Повести о Ломоносове (сборник)
Шрифт:
Слезы показались у него на глазах. Он положил руку на ее голову.
– Помни, Леночка, кто хочет трудами своими оставить память в потомках, через великие страдания пройти должен!
Ломоносов тут же пересилил себя, встал. Глаза его загорелись, лицо стало гневным.
– Сия баталия науки против суеверия еще не кончилась! Ныне государство нужду более в ученых, чем в попах, имеет…
В кабинете долго сидел задумавшись. Все, что наболело на сердце, просилось на бумагу. Он взял перо, и строки уже сами полились одна за другой:
О страх! о ужас! гром! ты дернул за штаны, Которы подо ртом висят у сатаны. Ты видишь, он за то свирепствует и злится, ДырявыйЯростному, язвительному началу сатиры соответствовало не менее насмешливое описание ада, которым грозят синодские заправилы, похожие на козлов.
Через несколько дней сатира во множестве списков разошлась по столице.
Никогда еще не было такого поношения Синоду. Оставалось одно: обратиться с всеподданнейшим докладом к императрице с просьбой «означенного Ломоносова, каковой клеветникам православной веры к бесстрашному кощунству явный повод подает, отослать в Синод для исправления» в надежде, что удастся его отправить на Соловки.
Но императрица молчала.
А в это время в Санкт-Петербурге по рукам стала ходить третья сатира, в которой высмеивалась вся история с вызовом Ломоносова в Синод.
Не Парисов* суд с богами, Не гигантов брань пою, Бороде над бородами Честь за суд я воздаю… Только речи окончала Борода пред бородой, Издалека подступала Тут другая чередой И с сердцов почти дрожала, Издалека заворчала Сквозь широкие усы, Что ей придало красы: – Я похвастаться дерзаю, О судья наш, пред тобой: Тридцать лет уж покрываю Брюхо толстое собой, Много я слыхала злого, Но ругательства такого Не слыхала я нигде, Что нет нужды в бороде. – После той кричит сквозь слезы Борода вся в сединах, Что насилу из трапезы Поднялась на костылях: – Сколько лет меня все чтили, Все меня всегда хвалили, А теперь живу в стыде. Сносно ль старой бороде! – Борода над бородами, С плачем к стаду обратясь, Осенила всех крестами И кричала, рассердись: – Становитесь все рядами, Вейтесь, бороды, кнутами, Бейте ими сатану; Сам его я прокляну! – Ус с усом там в плеть свивался, Борода с брадою в кнут; Тамо сеть из них готовят, Брадоборца чем изловят, Злобно потащат на суд И усами засекут…Сеченов попытался от имени всех членов Синода через пользовавшегося благоволением Елизаветы Петровны архиепископа Сильвестра Кулябко убедить ее, ссылаясь на 18-ю главу петровского Артикула воинского, предать Ломоносова суду за поношение православной веры.
В докладе Синода Елизавете Петровне Ломоносов обвинялся в «хулении таинства святого крещения» и в том, что «оный пашквилянт крайне скверные и совести и честности христианской противные ругательства генерально на всех персон, как прежде имевших, так и ныне имеющих бороды, написал и, не удовольствуясь тем, еще опосля того, вскоре таковой же, другой пашквиль в народ издал, в коем, между многими уже явными духовному чину ругательствы, безразумных
И даже Синод просил императрицу: «Высочайшим своим указом таковые соблазнительные ругательные пашквили истребить и публично жечь и впредь то чинить запретить, и означенного Ломоносова для надлежащего в том увещевания и исправления в Синод отослать».
Елизавета Петровна была религиозна, суеверна и не очень грамотна, но, обладая от природы острым умом, понимала дух времени. И поэтому, усердно соблюдая посты и жертвуя большие суммы на монастыри, она в то же время щедро одаривала безбожника Вольтера, политическое значение которого в Европе правильно оценивала.
Академик Якоб Штеллин писал, что Вольтеру «посылали от имени Ее Величества императрицы подарки великой цены, полное собрание или коллекцию русских золотых медалей, изрядный запас драгоценных мехов, отборных соболей, черных и голубых лисиц, которые одни только даже в России оценивались в несколько тысяч рублей».
Не менее хорошо она понимала и значение Ломоносова и как человека, которому она может доверять (поэтому план «Истории Петра Великого», заказанный Вольтеру, был послан на просмотр именно Ломоносову), и как русского ученого и поэта, украшавшего ее царствование и известного за границей.
Императрица оставила ходатайство Синода без последствий и даже не удостоила его ответом. Наука «в баталии с церковью викторию одержала».
В этой победе поборники просвещения, современники Ломоносова, увидели конец неограниченному произволу церковных властей, и один из них написал, адресуясь к Синоду:
О вы, которых он Прогневал паче меры, Восстав противу веры И повредив закон, Не думайте, что мы вам Отданы на шутки! Хоть нет у нас бород, Однако есть рассудки…Глава седьмая
ОСНОВНОЙ ЗАКОН
Иоганн Шумахер, как всегда, приехал в академическую канцелярию в девять часов утра без пяти минут и, пройдя через большую комнату, где сидело человек тридцать письмоводителей и переводчиков, вскочивших при его появлении, направился к себе в кабинет. Усевшись за огромный письменный стол, он вынул большую серебряную табакерку с портретом Петра Великого на крышке, щелкнул по ней пальцем, загнал порцию табаку в обе ноздри и чихнул.
Обычно ровно в девять часов утра к нему являлся с докладом секретарь канцелярии Мессер. Хотя делопроизводство академической канцелярии велось на двух языках, русском и немецком, и секретарей было двое, Волчков и Мессер, Шумахер предпочитал, чтобы о текущих делах ему докладывали по-немецки.
Дверь отворилась точно в девять часов, но вместо Мессера в кабинет вошел Тауберт с папкой бумаг в руках.
– Guten Morgen, Herr Staatspaat [50] , – сказал Тауберт и раскрыл папку.
– Guten Morgen, – сказал мрачно Шумахер, указывая Тауберту на кресло с высокой резной спинкой.
– Господин советник, от профессора Ломоносова заявление на латинском языке поступило, что намерен он читать русским студентам курс практической химии, для чего многие инструменты и приборы потребно изготовить. А потому канцелярия на то средства должна ассигновать.
50
Доброе утро, господин статский советник (нем.).
Шумахер задвигался в кресле, усмехнулся:
– Дабы на такой расход пойти, надо слушателей достаточно иметь. Студенты же, которые есть, по наукам распределены…
– Однако, господин советник, многие из них желают химии обучаться, и о том в канцелярии академии прошение имеется.
Шумахер покачал головой:
– Подлинно свет переменился. При основании академии Петр Великий насильно посылал сыновей русских бояр за границу обучаться, и через то был великий плач в семьях, как по покойникам. Ныне же сами в науку просятся. Где сие прошения?