Повести о совести

Егин Анатолий

– Она не только готовить горазда, она быстра и сообразительна и все-то у нее получается, – похвалила санитарку старшая операционная сестра.

– Ладно, не перехвалите девчонку. Она вон зарделась вся, как осенняя калина. Спасибо вам, красавицы мои. Пойду, вздремну.

Профессор пошел, а Галя смотрела ему вслед, любуясь его уверенной, твердой походкой.

Через день придя на дежурство, Галя уговорила санитарку, которая убиралась в кабинете профессора, поставить на стол Александра Андреевича тарелку с драниками. Луганцев обнаружил блюдо уже поздним вечером и с удовольствием

съел оладушки с чаем.

«Ну и девчонка! – подумал он. – И зачем это она? Влюбилась, что ли? Но вряд ли. Я для нее старик, лет на двадцать старше. Видно, просто угодить профессору хочет, это не дело. Угождать нужно работой и знаниями».

Утром Александр Андреевич распорядился пригласить Галю к нему, но ее в клинике уже не было, ушла на занятия. Только через день к вечеру девушка робко постучалась в дверь кабинета шефа.

– Санитарка Белоусова прибыла по вашему приказу.

– Ну, во-первых, я не приказывал, а приглашал, во-вторых, возьмите стул и присядьте к столу.

Галя, очень волнуясь, присела и опустила голову.

– Вы что, красавица моя, головушку повесили? Я пригласил вас, чтобы сказать спасибо за драники и попросить впредь этого не делать и не потому, что они мне не понравились, а потому, что вы со своей мизерной санитарской зарплаты не должны кормить профессора. А может, у вас богатый муж?

– Я не замужем и никогда замужем не была, – чуть не заплакав, сказала Галя.

Луганцев уловил настороженно-волнительное настроение девушки, встал и погладил ее по голове.

– Ну что же вы так разволновались, неужели я такой страшный?

Она покачала головой, и слезы градом покатились из ее глаз.

– Галина, голубушка, успокойтесь, пожалуйста. Лучше расскажите мне о себе.

Галя немного повсхлипывала, затем вытерла слезы.

– А что о себе рассказывать, я ничего особенного не успела сделать за свои двадцать лет. Отец был военным, командовал батальоном, служил в Белоруссии, мы с мамой при нем. Началась война, нас эвакуировали, приехали сюда, к маминой сестре. От отца вестей не было, в сорок втором году на наш запрос ответили, что пропал без вести. Мама умерла в сорок четвертом от пневмонии, вот мы с тетушкой и живем вдвоем, она работает на заводе, я учусь.

Александр Андреевич молчал и думал: обычная военно-послевоенная судьба. А сколько их, таких обездоленных людей, сколько судеб обокрала война, скольким исковеркала жизнь?! Много таких, много, тысячи, если не миллионы.

– Что ж, девочка моя, будем жить, будем! Таким, как ты, придется поднимать страну из разрухи и рожать детей, больше детей, тогда и жизнь станет другой.

– Я это понимаю… Могу идти работать?

– Сейчас пойдешь. – Луганцев вытащил из кармана пиджака деньги и протянул Галине.

Та отпрянула в сторону как черт от ладана.

Не возьму ни за что и никогда. – На глазах девушки опять появились слезы, с которыми она и покинула кабинет шефа.

«Вот старый дурак, – корил себя профессор, – взял и ни за что обидел девчонку. К ней нужно подход найти, дать возможность заработать, ибо драники свои носить она все равно будет, не отступится, характер такой».

Александр Андреевич не ошибся, через день драники, приготовленные на этот раз по-другому рецепту, с морковью, стояли у него на столе. Однако в этот раз Галю он приглашать не стал, искал другой повод.

Луганцев с детства не боялся черновой работы, все любил делать сам от начала до конца, но когда увидел гору историй болезни только одного из госпиталей, понял: здесь работа для всей кафедры и даже больше. Поэтому документацию профессор распределил на всех сотрудников кафедры, в том числе и на клинических ординаторов второго года обучения. Задание было простое: распределить все истории по нозологическим единицам, сформировать папки, заполнить карточки, в которые внести основные данные о болезни, включая анализы. Свою часть историй Александр Андреевич разложил быстро, а заполнять карточки времени не было, вот тут-то он и вспомнил о Галине и пригласил студентку к себе:

– У меня для вас есть работа. Если согласитесь, нужно заполнить титулы карточек, а клиническая часть за мной. Согласны?

– Конечно, да! Я рада буду помочь вам, профессор.

– Работать будете у меня в кабинете в свободное от занятий время. Полагаю, что я вас не стесню. Вот вам аванс. – Луганцев протянул студентке деньги.

– Нет-нет, не нужно! Я и так сделаю.

– Так не будет. Я нанял вас на работу и обязан вам заплатить, не заставляйте меня сердиться.

– Хорошо-хорошо, я больше не буду, – ответила девушка, как нашкодивший ребенок. – Если позволите, я приступлю сейчас.

– Вы вольны выбирать время сами, чем быстрее сделаете, тем больше получите премиальных.

С работой Галина справилась за десять дней. Профессор все внимательно посмотрел, придраться было не к чему, все заполнено точно и каллиграфическим почерком.

– Молодец! Похвально, работа прекрасно и быстро сделана. Это достойно награды. – Луганцев протянул студентке пять сотенных ассигнаций.

– Это много, профессор. Это больше моего месячного оклада санитарки.

– Вы удивительная девушка, Галя! Вы пытаетесь учить профессора, а значит, вы думаете, что он меньше вас знает. Берите и торопитесь тратить, а то скоро денежная реформа, как бы нынешние рубли не обесценились.

– Простите, Александр Андреевич, у меня и в мыслях не было учить вас. Да как же это можно! Простите!

– То-то же. Прощаю. И запомните: дают – бери, бьют – беги. Скоро у вас такой работы прибавится.

На следующий день заведующий кафедрой объявил, что все отсортированные истории болезни сотрудники могут сдать студентке Белоусовой для заполнения титулов карт, дабы не тратить на это свое драгоценное время.

Галя упорно трудилась, работы у нее было не на один месяц, а потому она оборудовала в одном из подсобных помещений хирургического отделения лежанку, где часто ночевала. Чем чаще девушка видела профессора, тем больше открывала в нем новых черт, ей все в нем нравилось, она престала бояться, когда он сердился, она рада была видеть его любого, веселого и уставшего, чем-то недовольного и задумчивого, лишь бы только видеть его, его одного. Она влюбилась.