Повести о совести
Шрифт:
Рос из руин центр города, открылся драмтеатр имени Горького, работали киноплощадки, танцплощадки, цирк шапито. Конечно же главными посетителями учреждений культуры была молодежь. Лида начала приобщать Виталия к искусству, при первой возможности ходили на концерты, в театры, кино, а вечером сердобольная Дарья Михайловна стелила другу дочери постель в кабинете мужа, который почти все время проводил в поездках по области.
Началась летняя сессия, Лида пригласила Виталия готовиться к экзаменам вместе и тот почти месяц жил у Поспеловых. Однажды вечером Василий Трофимович
– А скажите вы мне, дорогие мои, на каких правах у нас живет молодой человек?
– На правах моего однокурсника, – ответила дочь, – вместе к экзаменам готовимся.
– Я так и думал. А как, вы полагаете, думают наши соседи?
– А как им еще думать? – вступила в разговор жена.
– Да так, как думает весь простой народ. У незамужней девушки живет парень, не родственник, не законный муж, значит, любовник, а отец ее, секретарь обкома партии, с высоких трибун говорит, что семья это опора социалистического общества. Ну ладно дочери любовь глаза застила. А ты, мать? «Вот тебе, Виталик, мягкая перинка, чистая простынка, полотенце. Вот супчик с разварочки и кусочек мяса». Хорошо устроился парень, помалкивает и счастливо улыбается, ни тпру… ни ну. Не мне же идти делать ему предложение: «А не хотели ли вы взять в жены мою дочь, Виталий Карпович?» Значит, так! Если не сделает предложение в ближайшие дни, пусть катится в общежитие и не позорит нашу семью.
– Папочка, родной мой, мне еще два года учиться, а замуж выйдешь, ребенок появится, как институт заканчивать? С ребенком-то нелегко.
– А как же другие? Ты это когда барыней стала? Я недавно в механическом институте был, так там половина студенток беременные. Для страны детей рожать нужно, а не хочешь рожать до диплома, в своих учебниках почитай, как предохраняться.
– Хорошо, я подумаю, поговорю с Виталием.
Шинкаренко, проходивший в туалет, случайно подслушал вторую половину разговора в гостиной, был напуган до полусмерти. «Жених» быстро шмыгнул в кабинет, где они готовились к экзамену по терапии, открыл учебник, но читать не мог, глаза не видели текста, в них стоял туман, голова была переполнена мыслями.
– Что делать? Как быть? Любит ли он Лиду? Она-то его точно любит. «Любит не любит, о чем ты, дурак, думаешь. Женись, будешь как сыр в масле кататься, каждый день печенье с маслом есть. Тебе повезло! А ты: любишь не любишь, жениться не жениться. Завтра же делай предложение, проси у отца руки дочери. А вдруг откажет? Да нет, не откажет, Лида не даст. Но отец главнее, он приказать может, стукнуть кулаком по столу… Балбес ты, Виталька! Стукнет, выгонит… Ну, выгонит и выгонит, а не посватаешься, точно выгонит. Попытка не пытка».
На следующий вечер жених явился к Поспеловым с букетом цветов и бутылкой шампанского и попросил у родителей руки и сердца Лидии. Василий Трофимович несколько минут молча смотрел на Шинкаренко, соображая, кто поведал Виталию о вчерашнем разговоре, дочь или жена, а когда решил, что это все равно не имеет особого значения, сказал:
– Мы в принципе не против. Так, мать? А ты со своими родителями советовался?
Виталий опустил голову.
– Тогда поступим следующим образом, вы сдаете сессию, ты берешь невесту и везешь знакомить со своей родней. Придется она им по нраву, осенью свадьбу сыграем.
В июле молодые приехали в Николаевскую слободу. Лида очень волновалась, входя в дом Шинкаренко. Виталий представил девушку как свою невесту. Карп Петрович крякнул, кашлянул:
– А секретарь из области Поспелов ваш родственник?
Виталий поспешил ответить за Лиду:
– Василий Трофимович ее отец.
Шинкаренко-старший ничего не ответил, стоял, будто в рот воды набрал, молчал и краснел, краснота постепенно поднималась от шеи вверх, окрашивая щеки, уши, нос, даже седеющие волосы, казалось, сделались красными.
Галина Прокофьевна всплеснула руками и, выпучив глаза, запричитала:
– Ой, лишенько, лишенько!
– Ты что, мать, от счастья с ума спятила? – Карп Петрович старался как можно ласковее произносить слова. – Сын невесту в дом привел. Дивись, яка гарна дивчина, здорова, при теле, при фигуре, а что до лица, та ж с него воду не пьют.
Виталий был готов провалиться сквозь землю.
– Вот так, дорогие родители, хватит языками молоть. Выделите Лидочке комнату, мы переоденемся, сбегаем на Волгу обмыться с дороги, а вы стол накройте, мы голодные.
– Так вам шо отдельно стелить?
– Мама, я понимаю вашу радость и растерянность. Но я же русским языком сказал, что Лида мне не жена, а невеста. Свадьба осенью будет.
Пока молодежь купалась, пришедший в себя Карп Петрович промывал жене мозги.
– Дура ты старая! Лихо до тэбе прийшло, тупа баба! Радость! Радость в дом пришла! Сын женится! И не на вдовой Верке женится, а на дочери самого секретаря обкома нашей партии. А ты: лишенько – химера чертова.
Галина Прокофьевна молчала, понимала, что опростоволосилась, ее так и подмывало уколоть мужа за его «с лица воду не пьют», но побоялась, за это и ухватом по спине получить можно.
А дальше Шинкаренки старшие до конца своей жизни были с Лидой ласковы и обходительны, стелились перед ней, как степная трава по ветру.
Молодые возвращались с Волги веселыми, Виталий постоянно целовал невесту, шептал на ушко ласковые слова. Лида смеялась и виду не подавала, что высказывания родителей жениха были ей неприятны, мать научила ее владеть собой. Невеста быстро оценила интеллект будущих родственников и сказала себе: «Мне с ними не жить, а Виталия я переделаю, воспитаю так, как нужно мне».
Стол у Шинкаренко всегда был на славу, выпили, закусили до отвала, женщины занялись своими делами, мужики вышли на улицу покурить.
– Ты уверен, что по себе дерево рубишь? – спросил отец.
– Уже срубил, батько, только зачистить осталось.
Карп Петрович с ухмылкой глянул на сына:
– Только мне непонятно, кто кого зачищает.
Сын не ответил, отец решил промолчать.
На второй день отдыха Виталий объявил родителям, что в земле возиться не будет, а если что-то нетяжелое делать, то только в перчатках.