Повести о Ветлугине (илл. П. Павлинова)
Шрифт:
Толщина нашего ледяного поля была около трех метров. Площадь его на глаз составляла свыше четырех квадратных километров. Значит, вес всего поля достигал по меньшей мере двенадцати миллионов тонн.
Грозный таран!
Но главная опасность заключалась в том, что по полю катился вал, поднимавшийся, выраставший на глазах. Маленькая складка превращалась постепенно в устрашающий ледяной гребень.
Наши собаки вели себя, как полагается хорошим собакам. Прижав уши, взъерошив шерсть на спине, они безостановочно лаяли на льдины и то и дело оглядывались на нас: видим ли мы, что враг подкрадывается к нашему дому?
Возле собак стоял Тынты Куркин и успокаивал их.
По счастью, поле, у которого стояла «Пятилетка», было прочнее других. Вал со зловещим ревом и треском прошел стороной.
Первое сжатие корабль выдержал хорошо. Сабиров сиял и улыбался, как именинник. Он был чуточку тщеславен, наш старпом, и не шутя готов был принимать поздравления. Л поздравлять следовало пока что кораблестроителей, а не моряков, хотя место стоянки было выбрано с умом.
Самая слабая часть корпуса корабля — это его средняя часть, от кочегарки до машинного отделения. Здесь была установлена специальная поперечная распорка, создававшая дополнительную прочность на случай сжатии.
Но это сжатие было только первым. В «сомкнутом строю» двигались по морю пловучие льды, а по временам сверху хлестали, увеличивая толчею, еще и порывы свирепого ветра.
Ночью снова загудела рында — судовой колокол, вызывая всех наверх.
Я приказал включить прожектор.
С трех сторон подбирались к «Пятилетке» ледяные валы. С невообразимым шумом — был тут и злобный скрежет, и предостерегающее ворчанье, и вкрадчивый шорох — катились они к кораблю, как бы вырастая из тьмы.
Ощущение было такое, что мы — в осажденной крепости и враг пошел на приступ.
Что делать?
Ответить на штурм вылазкой!
— Аммонал, Алексей Петрович? — обернулся ко мне Сабиров, опуская бинокль. Круглые желваки играли-перекатывались в уголках его щек.
— Да. Аммонал.
Группа подрывников во главе с Сабировым спустилась на лед и поспешила навстречу самому высокому валу.
Это и впрямь было похоже на вылазку.
Сгибаясь под тяжестью взрывчатки и инструментов, неуклюже переваливаясь, подрывники отбежали на тридцать — сорок метров. Лунки для аммонала полагалось закладывать на почтительном расстоянии от корабля, чтобы не повредило корпус.
В ход были пущены электробуры. В несколько минут лед просверлили насквозь, до воды. Обязательно надо добраться до воды — гидравлический удар дает гораздо больший эффект.
Сабиров взмахнул рукой, и подрывники, пригибаясь, кинулись назад.
Секундная стрелка обежала круг.
Грохот!
Несколько столбов дыма поднялись впереди. Взметнулись обломки льда.
Ура! Ледяной вал замедлил свое движение, потом повернул в сторону, обходя корабль.
Такой же оборонительный взрыв был «поставлен» на пути второго вала. Третьему преграждать дорогу не пришлось, потому что сигнальщики заметили, что он опадает.
Федосеич вернул Сабирова на борт.
— Хорошо работают подрывники, товарищ Сабиров! — сказал Степан Иванович. — Быстро. Уверенно.
— Колыхнули малость Ледовитый океан, — деланно небрежным тоном ответил казах, но не удержался и самодовольно подмигнул.
Все участники экспедиции, свободные от вахты, отправились «досыпать». Но им не пришлось отдыхать и трех часов. На рассвете по каютам и кубрикам прокатились прерывистые звуки «ледовой тревоги» — третьей за сутки!
День этот отмечен следующей записью в нашем вахтенном журнале:
«В 4 часа утра ветер совершил поворот на 180 градусов и подул с северо-запада. Атмосферное давление упало».
Черт побери! Мало того, что льды донимают сжатиями и подвижками, еще и погнали нас назад!
Подвижки были беспрерывны. Стрелка анероида то падала, то поднималась.
Ветер безостановочно кружил, обходя горизонт. Сила его менялась. Только что над нами грохотал шторм, и вдруг сразу штиль падал на льды, как птица, распростершая крылья. Наступала благословенная тишина.
Но пауза была короткой. Через несколько минут затихший ветер снова принимался дуть, меняясь по силе и направлению.
— Ну и ну! — удивленно крутил головой Андрей. — Это, признаюсь… Я такого еще не видал.
— В самую ледоверть попали! — сказал я, стараясь, чтобы голос у меня был таким же спокойным, как всегда.
— Очень похоже на тайфун, — сообщил Сабиров. — Нас как-то затянуло в самый центр тайфуна… На Тихом океане это называется «око бури».
— Ну как, товарищ Сабиров? Меняете Ледовитый на Тихий? — пошутил Степан Иванович. (Он теперь часто шутил, чтобы поднять настроение участников экспедиции.)
А взрывы приходилось повторять все чаще и чаще. Корабль как бы оделся огненной броней и так, в этой броне, подвигался с дрейфующими льдами.
К полдню ветер наконец упал и толчея прекратилась. Мы находились недалеко от того места, откуда начинали свой дрейф.
— Шаг вперед, два назад! — с горечью сказал Андрей.
— Какой ты придирчивый! — усмехнулся Степан Иванович. — Недоволен порядками на транспорте? Напрасно. Везут тебя? Ну, и довезут…
— Своевременно или несколько позже, — в тон ему закончил я.
Но с вечера снова задули попутные ветры юго-восточных румбов, и вся масса пловучих льдов со скрипом и шорохом двинулась в прежнем направлении.
Без сжатий не проходило ни одного дня. Иногда они повторялись по два или по три раза в день.
Однако вряд ли даже Союшкин стал бы говорить, что сжатия вошли у нас в привычку. К ним нельзя привыкнуть, как нельзя привыкнуть к пожарам или наводнению.
Особенно пугающими были звуки торошения, приближающейся подвижки. Можно сравнить их с орудийной канонадой, с раскатами грома, с лязгом огромных листов железа. Но все это лишь очень приближенно передает слуховое впечатление от подвижки.