Повести об удачах великих неудачников

Шпанов Николай Николаевич

— Хорошая баррикадища, правда?! Уж мы и повозились! Один ваш стол чего стоил! Такой здоровенный! Ребята с трудом просунули его в окошко. Зато и загрохотал же он, когда его выкинули.

Ленуар очнулся. Как же это он раньше не догадался?.. Он подбежал к Дарраку, растолкал его:

— Мое бюро? Ты знаешь, где мое бюро?

Слесарь вскочил, ничего не понимая, а когда наконец понял, от души расхохотался:

— Не беда! Республика вернет. Мы поставим тебе королевский стол.

— Дело не в столе. Там документы…

— Эй, Антуан! — Даррак обратился к сыну. — Собирай всю ораву. Разбирайте баррикаду. Дядя Ленуар должен найти свои бумаги.

— Найдешь

их теперь, черта с два! Они же рассыпались, когда мы брякнули стол о мостовую, — весело ответил Антуан.

Даррак беззаботно захохотал вместе с сыном:

— Плюнь на свои бумажонки, Ленуар! Республика даст тебе новые документы!

Ленуар стоял ошеломленный.

— Твоя проклятая республика ограбила меня! — злобно прошипел он наконец.

Мальчик оказался прав. Половина набросков Ленуара исчезла. По мере того как он разбирался в остатках документов, его раздражение нарастало. То, что именно его стол явился одним из камней в фортах революции, теперь приводило его в бешенство. И ему же приходилось расплачиваться за это! Кто вернет ему с таким трудом собранные материалы? Кто возместит невозместимый убыток?!

Не меньший ужас охватил его, когда он вернулся в мастерскую. На всем — следы разрушения! И самым возмутительным было спокойствие, с каким Ипполит отнесся к убыткам!

— Они нам ответят за все, — сказал Жан старику.

Итальянец засмеялся:

— Вот что вы получите, — и показал кукиш.

— Но должен же кто-нибудь платить за разбой?!

— Вы думаете, король ответил бы за разрушения, произведенные его солдатами? Черта с два! Никто, дорогой мой, не может отвечать за ярость волн, когда река выходит из берегов.

Старик был прав. Не только речи не было о возмещении убытков пострадавшим собственникам — это бы еще ладно! Хуже было то, что мелкая промышленность, лишенная кредита, быстро разрушалась. Компаньонам пришлось уменьшить производство. Право на труд, провозглашенное новым правительством, по существу, было лишь правом бессмысленно перекапывать Марсово поле.

При всей бесцельности ковыряния земли в «работных домах под открытым небом», как прозвали Национальные мастерские, парижские рабочие принуждены были идти в них ради двадцати трех су поденщины, выплачиваемой правительством. Постепенно туда ушли и все рабочие мастерской Маринони, которым и компаньоны должны были отказать в работе. У верстаков остались лишь Даррак да молодой слесарный подмастерье Кайо — хитрый парень, сумевший, несмотря на свою лень, пересидеть всех своих товарищей.

Впрочем, быть может, в том, что Кайо не потерял места, немалую роль сыграли странные отношения, установившиеся между ним и Ленуаром. Вероятно, недаром при появлении этого рыжего подмастерья рабочие умолкали, если не хотели, чтобы их слова дошли до хозяев.

Далекий от политической жизни, Жан готов был бы примириться с существующим положением, если бы не видел, что нет никаких оснований ожидать улучшения. А ведь выход на широкий жизненный путь в его сознании был связан только с одним — с большим материальным достатком.

За последние годы его мысли и планы на будущее улеглись в стройную систему, расписанную чуть ли не по годам: вот он проводит предварительные изыскания в архивах; систематизирует накопленные материалы, изучает их; затем берет от каждого изобретения то, что наилучшим образом продумано, что может войти как здоровая, вполне

работоспособная часть в его собственную машину. Наконец, ему останется скомпоновать единый механизм. Машина, составленная из надежных частей, хорошо продуманных его предшественниками, имеет все шансы оказаться жизнеспособной. Она неизбежно будет лучше каждой из прежних машин в отдельности. А раз так — у промышленности не будет никаких оснований отказаться от широкого использования предложенного двигателя. В обмен на свое изобретение Жан получит определенные материальные блага.

Да, все это было разработано ясно и четко, во все это он верил, верил… Но лишь до того момента, пока не возникло опасение, что нынешняя политическая ситуация затянется или, чего доброго, произойдет новый сдвиг влево. Ведь тогда все его мечты полетят в трубу.

Вину за создавшееся в стране положение Жан сваливал на восставших рабочих. В этом он сходился с большей частью своих сограждан — буржуа и быстро переходящих на их сторону крестьян. Крестьяне были убеждены, что их по привычке считают «Яшкой-простаком» и приносят в жертву роскошествующему за государственный счет городскому пролетариату. Они верили в то, что собираемые с них правительством непомерные налоги съедаются бездельничающими парижскими предместьями.

Тупое и предательское правительство республики стяжало ненависть к себе, едва ли меньшую, чем только что свергнутая монархия. Сорокапятисантимовый налог для содержания Национальных мастерских доконал правительство в глазах мелких плательщиков. Лавочники и крестьяне не желали содержать сто тысяч «синеблузых бездельников». Между тем иллюзии синих блуз тоже давно были погребены под грудой бумажного хлама, копившегося на столах Люксембургской комиссии.

Лавины недовольства накатывались на правительство республики с двух сторон, и становилось очевидно, что мирно погасить этот гнев не удастся. С ростом безнадежности росла и агрессивность имущих классов. Торговцы, фабриканты и ремесленники — все, кто вместо уволенных из-за безденежья наемников вынуждены были сами встать к станкам и прилавкам, увидели, что никакими соглашениями с рабочими нельзя приостановить нарастающий свирепый кризис. Только безоговорочное подчинение предместий центру, восстановление векового порядка может спасти владельцев от разорения.

Однако у парижских буржуа не было больше никакого желания самим идти с оружием в руках на баррикады. Учитывая настроение, правительство решилось на меру столь же мудрую, сколь коварную: противопоставить подлинному пролетариату безыдейных люмпен-пролетариев.

Наряду с национальной гвардией были сформированы Двадцать четыре батальона «гард-мобиль» — подвижной гвардии. В нее вербовались молодые оборванцы, которым нечего было терять и которые в юношеском задоре способны были как на величайшее геройство и самопожертвование, так и на самые низкие разбойничьи поступки, на самую грязную продажность.

Офицеры «гард-мобиль» вдохновляли своих юных солдат громкими словами о героизме и преданности республике.

Из постоянного общения с двумя своими работниками — Дарраком и подмастерьем Кайо — Ленуар почерпнул достаточно материала, чтобы оценить мудрость Временного правительства. Он с очевидностью убедился в том, что Даррак продолжает оставаться непримиримым врагом идей и намерений своих хозяев. А вот семнадцатилетний Кайо — совсем другое дело. Этот пойдет на что угодно, разжигаемый наглыми разглагольствованиями вербовщиков. В тот день, когда мальчишка заявил о своем желании поступить в «гард-мобиль», Ленуар дал ему денег на водку и на мундир.