Повести писателей Латвии
Шрифт:
— Все идет как по маслу! — крикнул Нортопо в микрофон.
Он расслышал, как у пульта управления откашлялись, потом старческий голос сказал:
— Мы и сами видим, что все в порядке! Потерпи немного, я наполню…
Звон горлышка бутылки о край бокала с позолоченным ободком вернулся к Нортопо многократно усиленным. Напиток, шипя и пенясь, наполнил бокал до гравированного вензеля в виде буквы Н. Еще он увидел озабоченное лицо Старика. Старик был немыслимо отсталым человеком, или, как нынче принято говорить, «пережиток прошлого». Подняв бокал, Старик чокнулся им о какой-то предмет и негромко сказал:
— Ты отлично знаешь, что это испытание с «Тримером» всего лишь «энное»… Сам понимаешь, в газетах о нем писать не будут, но для нас оно очень важно. О риске в свое время уже говорилось немало…
Нортопо негромко свистнул. Все эти напутствия Старика были совершенно излишней церемонией. Чтобы за «энный» пробег «энных» испытаний поднять «энный» бокал! Сантименты пожилого человека!
— Слушаюсь! — отозвался Нортопо. Голос его прозвучал резковато.
— Это ты напрасно, не надо так, я ведь не приказываю, — бурчал Старик. — Мне бы хотелось придать чуточку торжественности… Мы долго трудились…
Да, «эн» дней, — вставил Нортопо. Ему хотелось помочь Старику поскорее закруглиться. Он весь напрягся. Хронометр жег лопатки. В ушах стояло бульканье. Старик поставил бокал. Не было точнее хронометра, чем этот бокал. Черными ужами по стальным плитам отползли топливные шланги. «Тример» отсоединился от заправочных цистерн. Его духовный отец допил последний глоток вина и небрежно поставил бокал на край пульта управления, положив пальцы на кнопки пуска. Нортопо повернул голову и увидел солнце: почему-то оно выглядело приплюснутым, плоским. Из сопл «Тримера» вырвались шлейфы пламени. Задрожал алюминиевый корпус. Хронометр резко отстукивал промеж лопаток. Перед глазами полыхнуло зеленью. Муфта сцепления подалась назад. Штурвал уперся в ладони. Стальная полоса стала мягкой, как вата. На стартовой площадке остались три рыжевато-горелые точки и радужно светящееся масляное пятно. Холод разом сгинул. С потеплевших гнезд вспорхнули чибисы.
Дорога узкая, как нитка. Скорость еще больше сжимала стальное полотно. От малейших шероховатостей «Тример» взлетал точно с трамплина. Заостренные стальные плоскости выли под ним. «Тример» послушно исполнял приказы. Опаснее всего был туннель, а за ним — песчаные пустыри.
В туннель влетел точно снаряд в жерло пушки. Он ощутил, как его бросило в жар. Громовыми раскатами позади проревели стены туннеля.
Перед песчаными пустырями он убавил скорость. Ветер намел песок в дюны. «Тример» волчком завертелся в песках.
Не потерять направления!
Ни дна тебе, ни покрышки!
Чертова жара!
Нужна модернизация взглядов! На кой черт нам такие испытания!
За дюной Нортопо приметил вереницу фиолетовых телеглаз. Они насмешливо помаргивали. «Тример» увязал в песчаных разливах.
«Вот, должно быть, хороша картина, — подумал Нортопо. — Три двигателя на сухом топливе работают на самых малых оборотах… Но этого вполне достаточно, чтобы зарыться в песок… С каждой секундой все глубже. „Тример“ в песках превращается в крота… Худо дело…»
Словно отгадав мысли Нортопо, Старик отозвался с командного пункта:
— Нортопо, попробуй рычагами… Еще с полчаса продержись, потом дадим отбой.
— Слушаюсь, — сквозь зубы процедил Нортопо.
— Включи охлаждение, должно быть, жарко, — наставлял Старик.
«А сейчас он уперся ладонями в коленки и, глядя на экран, качает головой. Песок на экране кажется раскаленным докрасна железом, а „Тример“ — синим… Капля воды в красной пустыне! Им есть там чем полюбоваться!» — про себя раздумывал Нортопо.
Нортопо всей тяжестью навалился на рычаги. Мгновенье спустя «Тример» блохой запрыгал по дюнам. От толчков из глаз сыпались искры. Зубы лязгали так, что наверняка было слышно за пультом управления. Ассистенты, стоя за спиной у Старика, кривили губы в улыбку. Старик потеребил свой допотопный галстук — этот препотешный промасленный галстук, подвешенный к шее с помощью двух резинок, с готовым узлом, его можно стирать, он в огне не горит…
Еще с полчаса Нортопо плутал по пескам. Старик не давал никаких ориентиров, Старик играл с ним как хотел. Во рту пересохло. Руки, сросшиеся со штурвалом, от напряжения затекли. Откинувшись на сиденье, Нортопо высматривал дорогу. Ему вспомнилось, как он впервые «смастерил» ракету: зашел в подворотню, набрал полный рот керосина, чиркнул спичку, поднес ее ко рту и дунул, дунул изо всех сил, изо рта вырвалась струя пламени! Больше он ничего не видел. Немного погодя вышел из подворотни с опаленными волосами и без ресниц. Болели обгоревшие губы, в глазах сплошной туман.
— Такие, значит, дела, — сказал он тогда, мальчуган семи лет.
— Такие, значит, дела, — сказал он сейчас, в тот момент, когда на стальной трассе увидел первый вираж. Двигатели раскалили корпус «Тримера». Тело пылало в огнеупорном скафандре, как слива в кипящем котле.
Почувствовав под собою гладкую дорогу, Нортопо вздохнул с облегчением. Он постепенно увеличивал скорость. Эксперимент близился к завершению.
«Первое испытание навсегда остается в памяти», — подумал Нортопо. Затем идет просто «энное», а первое остается… Остается вкусом керосина во рту… Остается слепящей вспышкой пламени… Выгорают ресницы, краснеют глаза, как у окуня… Это помогает превозмочь страх… Ты говоришь — страх? Да в наше время есть ли он, страх? Надо бы подыскать тому иное определение, пора отбросить, модернизировать устаревшие понятия… Давно пора! Можно вылететь на вираже… Испугаюсь ли я? На это не хватит времени. Для страха нет времени! Скорость исключает страх! — вот формула. Мы счастливы, скорость исключает страх! Страх за нас испытывают телекамеры. Хитро освободились мы от страхов. Пусть страхами живет Старик, этот пережиток сентиментальных лет, пусть теребит свой галстук.
Он хочет, чтобы испытания прошли успешно, я уверяю себя…
Мысли Нортопо, подобно мелким крошкам, были рассыпаны на экране перед руководителем испытания. На стальной дороге «Тример» развил предельную скорость. Двигатели грохотали разъяренными громовержцами. Звук длинным шлейфом волочился за «Тримером». Воздух с шумом проваливался в яму, пробитую «Тримером». Корпус опять раскалился. Теперь уж он был не синим, а красноватым.
Назло Старику Нортопо насвистывал песенку «Килограмм удачи». Он представил себе освещенное холодным светом экрана лицо, усталые глаза. Старик катал его, точно горошину. Малейшее движение Нортопо отмечалось на длинной желтоватой ленте с зубчатыми краями. На ней весь Нортопо — записанный, размеченный. Да будет «Килограмм удачи» с ним в это утро, да будет с ним эта популярная песенка и вкус керосина во рту!
— На такой скорости это невозможно, — прошептал Нортопо. Он глазам своим не поверил. В ветровом стекле промелькнула кошка. Она прыгала в сетке оптического прибора. «На такой скорости это невозможно!»
Сквозь толщу стекла он видел кошку.
Отработанным движением Нортопо выключил двигатели и выжал шестнадцать тормозов. Потом закрыл глаза. Резиновые пристежные ремни удавами обвили его тело.
Под ним взвыли тормоза.
В нос ударил запах горелого. Зачем тормоза?
«Наша цивилизация чем-то похожа на кошачью шкурку, распластанную на стальной дороге, — закрыв глаза, подумал Нортопо. — И я еще осмелился тормозить!.. Была бы кошачья шкура! Пропади все пропадом… При таком торможении я сам могу превратиться в кошачью шкурку, распластанную на стальной трассе! Мне все равно… Сегодня я торможу. Сегодня я еще нажму на тормоза. Завтра будет иначе, завтра — без тормозов!»