Повести писателей Латвии
Шрифт:
«Что есть человек? Ты хочешь знать? Зачем тебе? Поднимись на лифте до восьмого этажа, выгляни в окно и посмотри на улицу… Взгляни на них с восьмого этажа. Этого тебе мало?»
Несравненная Нинон, как ей здорово удаются «восьмиэтажные» проповеди!
Увис все равно почувствует, что здесь накурено. Глупо играть в прятки в двухкомнатной квартире. Объяснить бы сыну, поговорить с ним по душам, но о чем?
Прокатил ли Арнольд старика по взморью? Сам бы ни за что не додумался…
Арика в душе гордилась тем, что подсказала Арнольду эту экскурсию. Что старик видел, прожив всю жизнь в своей лачуге, — приусадебный участок да пчелы! Арика представила себе, как старого и хворого Лусена обрадовали море и присутствие сына: они бок о бок с берега смотрят в безбрежную даль…
Почему-то ей хотелось обоих Лусенов увидеть на морском берегу. Потом Арнольд мог бы прокатить отца по красивейшим дорогам Курземе, показать то место на берегу Венты, куда они когда-то пристали на своей резиновой лодчонке… Впрочем, какое дело до всего этого старому Лусену! Да и вообще какое дело ей? В конце концов, это отец Арнольда, пусть сам придумывает, чем порадовать старика. Уж теперь-то совсем глупо упираться, как упрямому барану, ну, хорошо, Арнольд все хочет сам, все сам, сам!
«Послушай, Арнольд, уже который год мы никуда не ездим!»
В Арике зрели упреки.
— Смешно подумать — Кавказ, Тянь-Шань, Карпаты, Байкал… Теперь Увис подрос, мог бы тащить на себе рюкзак.
Арика собралась было залезть в ванну. Она обожала ароматную вспененную воду. В ванне она бы выкурила еще одну сигарету, смыла бы с себя усталость длинного трудового дня, самого длинного дня… Хорошо, что завтра праздник.
Только бы Увис не докучал ей своим «Нортопо»… И так день за днем, длинная вереница дней, а под конец надейся и жди, что кто-нибудь отвезет тебя на берег моря.
Арика завернула кран.
Еще три вечерних часа с Увисом. Сын наверняка захочет включить телевизор. Или начнет гонять Арнольдов магнитофон. А ей так хотелось в доме тишины.
Увис одетый стоял в коридоре.
— Ты куда собрался? — удивилась Арика.
— До почты пройдусь, взгляну на новые марки, — не очень уверенно объяснил Увис.
— Разве почта еще открыта?
— Да, мама, я могу поспеть…
— Делай как знаешь, сын, — она вздохнула почти с облегчением. — Чего же ты ждешь?
— Мне бы деньжонок немного! — одним духом выпалил Увис.
Просить деньги он не любит.
Арика не знала, хорошо ли это или плохо. Что она знала про Увиса? Второпях нащупала в сумке бумажку и не глядя протянула сыну. Позднее даже не сможет припомнить, сколько дала ему и зачем вообще отпустила парня в такой поздний час.
Но в тот момент она почти обрадовалась, когда за Увисом захлопнулась дверь.
Арика лениво сбросила с себя одежду, постелила постель и залезла под одеяло. Свернувшись калачиком, она смотрела в окно, где сгущался вечер, дождливый и хмурый майский вечер. Сладкая истома с головы до ног объяла тело.
За матчем следили по крайней мере полсотни телекамер. Часть из них была вмонтирована в верхушки мачт высоко над стадионом, другие, наоборот, установлены вдоль кромки футбольного поля, от их всевидящих глаз даже кузнечику мудрено было бы укрыться, не говоря уж о футболистах соперничающих команд, которым предстояло играть десять долгих минут. Да, десять долгих минут, если на них помножить те тысячи и тысячи зрителей перед мерцающими телещитами в квартирах. Включив все три пространственных измерения, каждый, не выходя из дома, мог принять участие в игре, пинать ногами мяч, размноженный кинескопами в сотни тысяч раз.
Счет в игре возрастал стремительными скачками. Раздевшись до трусов, поклонники футбола усердно играли в своих квартирах на мягких коврах. Играли седовласые старцы и старушки, профессора и только что вставшие на ноги карапузы, из своих электрокухонь на минутку выбегали поиграть полногрудые женщины… Почему не принять участие в первом футбольном матче «этой» весны. Не беда, что на всех не хватило смоченного дождем газона и комьев грязи. Недостаток, конечно: «эти» ощущения пока не удавалось воспроизвести, пока всего три пространственных измерения — и комната, как только прогревались телещиты, превращалась в отличное футбольное поле. Играли две команды, а вместе с ними сотни тысяч любителей носились по ворсистым коврам, заблаговременно предупредив электронно-счетную машину, на чьей стороне они будут играть.
Давало о себе знать волнение, неизбежный спутник первой игры, побаливали давно не тренированные мышцы. Многие сгоряча допускали грубость, и тогда у них в квартирах вспыхивал предупредительный красный сигнал, игра на две минуты автоматически отключалась.
На поле между собой сводили счеты двадцать два игрока. Нортопо, стоя в воротах, даже не думал о том, сколько раз за минуту его заранее записанным импульсам придется отразить мяч. На каждом из сотен тысяч рижских телещитов игра протекала по-своему. Нортопо хорошо было видно: на его стороне табло стояла цифра 38. Тридцать восемь голов в сетке!
Кто были эти молодцы?
Об этом ему сообщат через десять минут в раздевалке. В записи его импульсов, очевидно, вкралась какая-то неточность, скорее всего подключили прошлогоднюю кассету с записью самого скверного матча.
Нортопо провел ладонью по макушке, да, на ней крепился похожий на паутину фиксатор, который все записывал, чтобы в следующем матче сотни тысяч желающих смогли бы встретиться в противоборстве с Нортопо и его командой уже в варианте «этого» сезона.
Нортопо издали наблюдал за своими товарищами, опершись на штангу ворот. Безделье его было несколько нарочитым, словно взятым напрокат из дурного кинофильма. Оно казалось вызывающим и довольно рискованным. В первом тайме именно в момент такого нарочитого безделья его захватило врасплох. Мяч со свистом летел в дальний угол ворот.
Что делать?
Нортопо совершил чудо сезона: эластичный, кошачий прыжок.
Прыжок, достойный Увиса Лусена! Вытянувшись в струнку, он метнул свое тело в противоположный угол ворот.
«Агха-ха-гха», — тягуче, восторженно, длинно загоготали болельщики.
Непостижимо! «Этот» прыжок был тотчас зафиксирован и сверен со «всей» записанной историей футбола.
В четвертый раз Нортопо попадал в «красную книгу футбола». И когда? В начале сезона — не всякому дано быть занесенным в эту книгу. Целый год, а то и два прыжок его будут разбирать и штудировать, будут стараться его повторить, пока кому-то наконец и повезет. Но он был первым, так почему бы не побездельничать во второй половине игры?