Повести
Шрифт:
Я ей подробно рассказал о селе, будто оно невесть где за горами. Екатерина вдруг припомнила какую-то бабу из нашего села, которую она когда-то встретила на базаре в городе. И я подтвердил, что такая женщина, верно, есть и живет недалеко от нас. Готов был даже рассказать, какая и семья у этой женщины. Екатерина, оглядевшись, спросила мать:
— А Елька что?
— Вроде ничего, — тихо ответила мать — Вроде у них сговорено. Они письма друг дружке слали. Он и допрежь тут был.
С тревогой уставилась Екатерина на мою руку, но вступился Костя.
— Екатерина, все ты сама знаешь. Говори семейное согласье.
— А вы как?
— Мы? Хоть сейчас за самогонкой.
Екатерина засмеялась. У меня от души отлегло.
— Чего же он сам сватать пришел? Сватьев бы надо.
— А на кой они пес! — возразил Костя. — Время военное, и мы по–солдатски. Говори, Катька, а то скоро Федора придет.
— Что ж я, пущай с богом, раз у них согласье. Теперь дело за Федорой. Послали за ней?
— Послали, да что-то долго не идет, — ответила мать.
Анна встала с кровати и, вздохнув, промолвила:
— Зря–а за ней…
— Как зря? Она сама старша сестра.
— И зря, и зря, и зря, — затвердила Анна.
Снова все напряглось во мне. Если так говорит сноха, если на Федору ссылается и мать, и Екатерина, что же это за человек? Неужели она одна сломит всех? Я приготовился встретить Федору… но как ее встретить? Злобно или с улыбкой? Эту сестру я ни разу не видел. Только часто слышал в семье: «Федора, Федора. Как рассудит Федора!»
Посмотрел в окно на дверь того дома, куда скрылась Лена. Хоть бы на миг показалась она! Легче бы мне стало. Но там никого… Бабы начали какой-то разговор, а Костя принялся рассказывать мне, как они однажды дрались с немцами на кладбище.
Внезапно открылась дверь в другой избе и громко захлопнулась. Все вздрогнули.
Я сразу смолк, а мать тут же вышла. Минута ожидания показалась мне вечностью.
Вошла Федора, за ней — мать. Вошла Федора и не помолилась. Сухо бросив «здорово», в упор уставилась на меня. Нет, неласковым взором надо на нее смотреть.
Одета она хорошо. Крупное, грубое лицо, к которому совсем не идет румянец. Резкие, сухие губы, и глаза, глаза… Видно, эта женщина никогда не улыбается. Ее пригласили сесть, но она будто не слышала. Стоя у двери, обвела всех властным взглядом, помолчала, затем снова уставилась на меня, — и вот грудь ее высоко поднялась.
— Этот? — указала на меня пальцем.
— Этот, — не сразу ответила мать.
— Жених Ельки?
Никто ничего не ответил.
— Ты чей? — спросила она меня, но как спросила!
Я
Еще раз и уже совсем грозно задала она вопрос — чей я? Но снова я промолчал. Что ответить? Чувствую, если начну отвечать, из моего горла только хрип вырвется. За меня сказал Костя, который, кажется, тоже немного оробел.
— Сроду не слыхала такого села! — объявила Федора.
— Да ты сядь, — указала ей Арина на скамью.
— Аль у вас за постой платят?
— Как хошь, — вздохнула мать. — Я тебе все выложила. Зовут Петя. Кто он, ты знаешь.
— Ничего не знаю. Вижу, сидит и вроде немой. Язык, что ль, отнялся? Эй, парень, подай голос…
— Будет тебе, — снова вступилась мать. — Разь так говорят! Ведь он Елькин жених.
— Жени–их?! — шагнула Федора и вытаращила на меня глаза, как на чудовище. — Елькин? Моей самой хорошей сестры? Красавицы? Жени–их?! Ма–а-туш–ки! — каким-то особенным голосом протянула она. — Вы что, белены объелись? Ни с того ни с сего девку за первого встречного…
— Погоди, — приподнялся Костя, — остановись. Не сама ли хватила белены?
— А ты, вояка, лежи. Навоевался, хватит. Видать, тебе сестры не жалко?
— Тебе очень жалко. Прежде чем карахтер свой показывать, ты бы спросила по–людски, кто он, что. Мы олухи, по–твоему? Крикнули тебя, как старшую сестру. Совет в семье держать, а ты…
— Костя, не тревожься, — подошла к нему Анна, — пущай ее! Аль не знаешь? И ты, Петя, не робь. Говорят: большая Федора, а…
— Дура? — подхватила Федора. — За коим чертом и звать дуру? Всякая сноха дурой меня…
Разгоралась ссора. Надо мне что-то сказать Федоре. Сказать такое, чтобы как-нибудь смягчить ее. Какими же словами смягчить ее черствое сердце?
— Федора Митрофановна, — назвал я ее по отчеству, видя, что она вот–вот снова закричит на сноху и мать. — Здравствуйте, Федора Митрофановна. Вы видите меня первый раз, и я вас тоже. А дело такое…
— Какое? — перебила она.
— Навек! — брякнул я.
— В своем селе девок нет? Аль никто не идет? — И, обратившись к матери, сказала: — Хоть бы красавец был, а то… одни веснушки.
В жар меня бросило от стыда. По самому больному месту ударила.
— Только веснушки и разглядела, — вступился Костя. — Эх, умна!
— А чего же больше? Может, он богач?
— Вот–вот. Богатством своим ты везде и трясешь, — проговорил Костя.
— Не всем и богатыми быть, — подала голос Екатерина. — Ты сама…
— Что сама?.. — бросила на нее молниеносный взгляд Федора.
— В шоболах ходила.
— Ходила, да не хожу. И своей сестре того не хочу.