Повести
Шрифт:
— Очень хорошее, — повторяю я и тоже смотрю, не ходит ли кто мимо двери.
— Не говори ей, — шепчет мать.
— Что ты, что ты! Разве я скажу! И мне достанется не меньше, чем тебе.
— Она стыдли–ивая у нас. Санька, та девка — солдат, а эта не–ет… Ну, теперь она примется дошивать. Купили и вату, и подкладку. Хорошая подкладка, розовая с отливом. Показать?
— Кажется, кто-то идет сюда, — говорю я.
Арина быстро свертывает одеяло, кладет в сундук.
Чего-то стыдясь,
В избе лежит Костя, читает газету. Я сажусь возле, угощаю его папиросой, разговариваем. Он ни разу не спросил меня, зачем я к ним пришел и живу уже несколько дней, и это очень хорошо.
Вошла его жена Анна, рассказала, как недавно провезли связанным станового пристава из соседнего села.
Через некоторое время с младшей дочуркой вошла Арина. Посидела, послушала нас, затем, подозвав дочь, что-то тихо зашептала ей. Напоследок строго наказала:
— Беспременно чтоб пришла…
И скоро сама вышла на улицу. Я оглянулся на окно. От мазанки, навстречу матери, шла Лена. Мать остановила ее и торопливо что-то начала говорить ей. Лена тревожно, как мне показалось, посмотрела на мать и неохотно направилась в избу напротив. Там жил ее дядя, Федин отец. Не отрываясь, я провожал ее глазами вплоть до дверей. Остановившись, она обернулась, постояла, поправила волосы и скрылась в сенях.
Арина вошла. Опять посидела, послушала, начала что-то прибирать в избе, сама то и дело поглядывая на нас. Временами она тяжело вздыхала и порывалась сказать или спросить что-то, но Костя, не обращая на нее внимания, рассказывал мне и Анне о второй операции уха.
Когда Костя на момент замолчал, мать, усевшись за стол, вздохнула и произнесла:
— Костя…
Она произнесла это таким голосом, каким начинают говорить только о самых важных делах: немного тревожно и решительно. Костя молча и внимательно посмотрел на свою мать.
— Вот… Петя… он не так пришел, — и остановилась.
Догадавшись, о чем будет этот совсем неожиданный для меня разговор, я замер.
— Ельку сватает! — словно собравшись с духом, коротко сказала мать и умолкла.
Холод прошел по моей спине. Я не знал, куда глаза девать. Не думал, что сегодня это будет.
— Что же? — тихо спросил Костя.
— Как что? Посоветоваться. Такое дело… Как знать!
— Чего знать!
— Она тебе сестра. Ты вроде старшой теперь в доме. Отдавать аль нет?
— Чего же не отдать? — ответил он весело.
— Вот тебе раз, — удивилась Арина, — так уж и «отдать». Чай, спросить бы, что за человек.
— С головой, глазами, руками–ногами.
— Будет тебе, Костя. Вот дурной.
— Сама его видишь. И знаешь — больше, чем
— Знамо, отдать, — вступилась и Анна.
— Ты погоди, — строго оборвала ее свекровь.
Сноха что-то буркнула ей в ответ, нагнулась к Косте и зашептала ему горячо, торопливо. Костя серьезно обратился ко мне.
— С ней говорил?
Пересохшими губами я едва вымолвил:
— Да.
— Согласна?
— Да.
— Вот и свадьба! — воскликнул Костя. — Правда, далековато ваше село, но мы с тобой еще дальше были.
Громко, нарочно торжественно, он возгласил:
— Старшой в доме за свадьбу. Теперь сама решай, хозяйка.
— О–ох, — вздохнула Арина и вдруг заплакала. — Двух-то отдала, был отец жив, а Ельку…
В это время открылась дверь во второй избе, кто-то вошел. Мать быстро вытерла глаза и вышла. Шепот за дверью.
Я посмотрел на сноху. Она подбадривающе мигнула мне.
В горницу вошла Екатерина, вторая замужняя дочь. Она уже видела меня не раз. Помолилась, поздоровалась со всеми за руку и села на лавку.
— Просо выпололи? — спросила она, разглядывая меня с головы до. ног.
— А вы разь нет? — в свою очередь, как ни в чем не бывало, спросила мать.
— Мы завтра докончим. Жара-то какая! Спаси бог, пожар. Мой мужик нынче трубу чистил.
— Будет вам! — прервала их Анна. — «Труба, труба». О деле надо говорить.
Екатерина с притворным удивлением посмотрела на сноху.
— О каком деле?
— Вон мать скажет. Я — сторона.
— Зачем сторона, — тихо возразила Арина, — ты сноха. Что зря обижаться? — Помолчав, обратилась к Екатерине. — Катя, дело вон какое… жених Ельке нашелся.
— Женихов у нее много, — равнодушно заметила Екатерина и даже зевнула.
Они опять замолчали. Это молчание хуже всего для меня. Я сидел, как на раскаленных углях. Пусть бы Говорили что угодно.
— Жених-то чей? — будто не зная, спросила Екатерина.
Арина назвала село.
— Вроде не слыхала. Где такое?
— Самого спроси, — указала на меня.
— Кого самого? — насторожилась вдруг Екатерина.
— Жениха. Вон сидит. Петей зовут.
— Петей? — повторила зачем-то Екатерина и в упор уставилась на меня. — Видела, видела его. Чего это он стал вроде… серый?
Арина тоже посмотрела на меня, а так как я, видимо, действительно был бледен, ответила дочери:
— Ему небось не легко теперь.
Лучше бы Арина этого не произносила. Спазмы сжали мне горло. Она, мать Лены, хорошо поняла меня. Только говорит как-то нерешительно, словно сама чего-то опасается. А Екатерина, — по глазам вижу, — тоже поняла меня и уже более ласковым голосом снова спросила, где наше село.