Повести
Шрифт:
боеприпасов к тому же у него не густо, и начальство потребует беречь их для более важного случая.
Правда, капитан совсем не настаивал, чтобы он переходил именно здесь и сегодня. При виде того,
как стал утихать снегопад и перед ними очень уж открыто и пустынно раскинулась эта широкая речная
пойма с извилистой полосой кустарника посередине, представитель штаба заколебался.
– Да, действительно. Как на пустой тарелке. Впрочем, решай сам, лейтенант. Тебе виднее.
– Пойду, - просто сказал Ивановский.
– Что ж, твое дело. Может, оно и к лучшему: сунуться туда, где не ожидают.
«Черт его знает, где они не ожидают. Не спросишь», - озабоченно подумал лейтенант. Но он не мог
больше откладывать - в том деле, на которое они отправлялись теперь, промедление действительно
было смерти подобно. А он и так уже промедлил сверх меры, хотя, конечно, и не по своей воле.
Проваливаясь по щиколотку, а где и по колено в снег, бойцы гуськом поднялись на пригорок.
Ивановский оглянулся и впервые остался доволен - коротенькая колонна его послушно подобралась,
никто не отстал, не замешкался; остановился он, и почти одновременно остановились все остальные.
Дальше следовало подождать, может, передохнуть даже, залечь - с вершины холма их могли уже
заметить немцы. Над поймой и на склонах, где расположился батальон, стояла тишина, дальние отзвуки
боя докатывались лишь из-за леса справа, там же что-то неярко отсвечивало в темном и мутном от
низких облаков небе. Наискось уходила в темноту пойма с тусклыми мазками кустарника, пятнами
присыпанных снегом зарослей камыша над речкой, гривками бурьяна, вылезшего из-под снега. До речки
было полкилометра, не меньше. Это пространство надо было преодолеть на четвереньках, потом
изрядный отрезок придется ползти по-пластунски, а дальше уже и трудно определить как, только бы
побыстрей оказаться по ту сторону поймы в спасительном, совершенно не видном отсюда лесу.
– Ложись! За мной марш!
– вполголоса скомандовал лейтенант и опустился локтями в снег.
Снег был глубокий, рыхлый, как вата, и морозно-пекучий. Он безбожно набивался во все щели
маскировочного халата, в рукавицы, рукава, за пазуху и голенища сапог и подтаивал там, холодной,
противной мокрядью расплываясь по телу. От этой смешанной с потом мокряди то бросало в озноб, то
становилось душно, парно, удушливая горечь распирала грудь. Ивановский зубами содрал с руки
трехпалую рукавицу и мокрыми пальцами дернул за тесьму капюшона. Лицу стало прохладнее и
свободнее, а главное - отпустило уши, он услышал шорох ветра в бурьяне и невнятные разрозненные
звуки сзади.
Проползли они, наверное, с полкилометра, пригорочек с сосняком едва серел сзади на краю мрачного
ночного неба, которое в серых сумерках почти что сливалось с заснеженным полем. Следа-борозды,
проложенного их десятью телами, к счастью, не было видно даже вблизи, как и самих бойцов. Правда,
это лишь в темноте. Ивановский знал, что стоит взлететь ракете, как, словно на ладони, станет виден в
снегу весь проложенный ими след, да и они сами тоже.
Покамест, однако, было темно и тихо. Бой тяжелой глухой воркотней едва докатывался сюда из-за
леса, там же с вечера гуляли по небосклону широкие огневые сполохи - отсветы дальней канонады, и
промерзшая земля под локтями глухо, глубинно подрагивала. В той же стороне, за лесом, изредка
вспархивали в небо желтые звезды ракет, которые тут же гасли в мутной мешанине света и тьмы.
Надо было как можно скорее одолеть эту пойму: переднего края они еще не прошли, еще предстоял
самый опасный путь вдоль речушки. Но и так уже все притомились, группа начала заметно
растягиваться. Ивановский вдруг спохватился, что не слышит дыхания Лукашова, который полз следом.
Лейтенант оглянулся и минуту выждал, сам переводя дыхание, хотя и знал, что медлить здесь нельзя ни
минуты. Но усталость, видно, притупила осторожность, поодаль уже второй раз что-то несильно стукнуло
– наверно, винтовкой о лыжи, и лейтенант нервно напрягся, впившись в снеговой полумрак обостренным
злым взглядом. Разгильдяи, иначе не назовешь! Ему так не хватало теперь возможности покрыть их
крепким злым словом. Действительно, сколько ни твердил, что лыжи надо держать в левой, а винтовку в
правой руке, но вот, наверно, кому-то понадобилось сгрести все в одну кучу, и теперь стучит. .
Сзади зашевелился в темноте серый сгорбленный ком в маскхалате, шумно дыша, он подполз и
замер у самых ног лейтенанта. За ним шевелился еще кто-то, а дальше уже невозможно было и
разглядеть - мешали сумраки снег. Ивановский спросил осиплым усталым шепотом:
– Ползут?
– Ползут, командир, - также шепотом ответил сержант.
– Передай - шире шаг!
В низинке снег стал еще глубже, люди зарывались в нем по самые плечи. Под намокшими коленями
прощупывалась мерзлая колючая трава, наверно, начиналось болото. Ивановский не смотрел на компас
– как и обычно, направление он угадывал по характерным изменениям рельефа, который здесь был
знаком ему по карте. Тут все время следовало держаться низинки, по ней выйти к кустарнику на берегу