Повести
Шрифт:
Доложил о постройке избушки и присел к столу. Разговорились. Антон вспомнил работу артели до прихода Власа.
— Пьянствовали много. Председатель больше об удовольствиях думал, наденет кожаные перчатки, девочку в кабину вездехода и погнал! Поварих менял каждый месяц. Засадит технику в болото или сломает, а мы потом вытаскиваем всей артелью. С вертолётами было тяжело, бомбили нас запчастями.
— Как бомбили?
— С кукурузников бросали ленты гусениц, башмаки и прочее железо. Что в реке тонуло, а что и подбирали. Золото попалось хорошее, и выполнили план в середине лета. Работаем дальше, стараемся больше намыть.
Но, приехали экономисты комбината, провели хронометраж и уменьшили в договоре стоимость грамма наполовину. Председатель отдал распоряжение не мыть. Такие пески в пустые отвалы затолкали! Можно было ещё год стараться.
— За такие дела вашему председателю голову нужно было оторвать и вам вместе с ним.
— А мы, при чём? Мы — люди маленькие, что нам говорят, то и делаем. Да и боялись, что ещё заработки срежут.
— И душа не болит, что металл загубили?
— Душа? Сезон отбухали, а подёнка вышла в два раза меньше. Это что, по-твоему? От души сделано? Это ведь, тоже вредительство. Садить надо тех безголовых, которые решили сэкономить на подёнках. Ведь мы могли дать в два-три раза больше плана!
Мы работали без выходных, как и сейчас, радовались, что пошло такое золото, и чуть не плакали, когда всё, что случилось. Думаешь, я не переживаю? Ещё как!
— А вдруг была неправильная разведка? Большой переотход содержания золота в песках и малый объём промывки. Комбинат же планирует объёмы промывки по данным разведки.
— Нас это не касается. Недоотход — переотход. Мы приехали за деньгами, и платить должны, как положено по договору. Им нужно было раньше подумать, проверить, а потом с людьми договор заключать.
А так, кто-то схалтурил, и рабочих за чужие грехи рублём наказали. Работаем на совесть весь сезон. Мы цену рабочему рублю знаем. А лично я, за свой грош, глотку перегрызу.
— У тебя что? Семеро с ложками по лавкам?
— Дома одна мать.
— Так что же ты на деньгах помешался?
— Многие врут о том, как попали сюда, а я скажу прямо. Машину хочу купить. Сад расширить, теплицу построить. Буду цветочки разводить, они сейчас дорого стоят, цветочки.
— Так отцветёт жизнь, как цветочек. Да-а… Человек делает деньги, а деньги человека.
— Совершенно правильно! Деньги делают нас такими, какие мы есть. Что мне дал спорт?! Значок с баскетбольным мячом! Я не мальчик, чтобы только за спасибо работать. Я люблю поесть в ресторане, модно одеться, с красивыми женщинами пофлиртовать. Что? Запрещено? Нет! Ушло то время, когда бульбу уминали с солью и радовались этому. Может быть, я не прав?
Я за семь лет построил двухэтажный дом с гаражом, сауной, камином, с подвалом для вина, купил японские видеомагнитофон и телевизор. Приезжай в гости. Посмотришь, как надо жить. Дворец!
— А зачем тебе одному этот дом? Секцию баскетбола откроешь?
— Глупости говоришь… Ты отсюда куда поедешь? Или до старости лет будешь в мачмале ковыряться? Давай!
Зато, я свою жизнь устроил. Что мне, прикажешь до старости газы электросварки глотать? Мой дом сейчас дает прибыли до тысчонки в месяц, в зависимости от сезона. Мать сдаёт койки курортникам.
Как?! Вот на эти денежки и буду жить. На мой век и баб хватит. Посмотрел бы ты летом, что у нас творится на побережье! Бедные женатики, трудятся где-то по заводам и городам, копейку несут домой, а их женушки всё спускают. Сам о себе не побеспокоишься, сомнут, отбросят в пивной ларёк. "Клюнь ближнего — обсиди нижнего" — как в курятнике. Вот это — жизнь!
— Иди гуляй! Тошно от твоего цинизма. Слушать тебя не хочу. Займись землесосами…
Длинный давно ушёл, а Семён ещё не мог успокоиться. Решил проведать стоматолога, отдохнуть от спортсмена.
Влас счёл экономически более выгодным держать в артели хорошего стоматолога, нежели возить людей на вертолётах по больницам в разгар промывки. Вячеслав Курахов, хирург из Донбасса, был обаятельным черноглазым парнем с постоянной улыбкой на смуглом лице.
В свободное время он пропадал с этюдником по окрестностям. Весёлый гитарист и умелый врач, он писал маслом сочные пейзажи. По распоряжению Петрова, Курахов ежемесячно облетал участки и снова возвращался на Орондокит.
Ковалёв зашел в медчасть и застал стоматолога скорчившемся на топчане. Широко открытые глаза смотрели в оклеенную обоями стену. Славка узнал вошедшего, тяжело приподнялся и свесил ноги на пол.
— Извини, Иванович. Не говори никому. Обострение язвы у меня.
— Шутишь?! — остолбенел Семён.
— Не до шуток, — он вяло улыбнулся и проглотил таблетку.
— Так лети на операцию. Чего здесь торчишь?
— Боюсь, это же, операция не из лёгких. А так может быть сама по себе заживёт. Меня лечили в Киеве, лучше стало, а сейчас опять боль…
— Так за каким чертом ты сюда приехал? Нужно что-то предпринимать.
— Ай, не расстраивайся, Иванович. У меня, как по графику: пару лет нормально, потом ухудшение. Главное сейчас для меня — диета и таблетки. У моей сестры три маленькие дочки, а муж в автокатастрофе погиб, полез сдуру под хмельком за руль — и каюк. Нужно им помочь. И не хочу, чтобы мать видела, как я мучаюсь. Для неё мои болезни — нож по сердцу. Зачем её травмировать. Ничего, выдюжу.
Он достал из-за стола пакет, разорвал газету.
— Возьми эту картину на память. Этюд Орондокита. Вид с дороги. Посмотришь, вспомнишь эти места и Славку-художника. Извини, не уследил, мошкара налипла на свежую краску, — он встал, проглотил еще несколько таблеток, — вот и полегче стало, а ты беспокоился. Давай я лучше тебе спою. — И он потянулся за гитарой.
Вячеслав пел, тихо перебирая струны, а Ковалёв задумчиво сидел, шёпотом повторяя слова песни. Вспомнился Длинный, и было о чём подумать. Бывший спортсмен мечтает о жизни в роскоши. Славка думает о племянницах. Без него им трудно будет.