Повести
Шрифт:
— Посмотреть можно?
— Идем посмотрим. Как раз сели на пески.
У выработки журчит вода из резинового шланга, рядом аккуратный штабель креплеса. Кондрат, в грязном костюме с закатанными рукавами и расстёегнутой рубахе, курит под ёлкой.
Акулин на вороте. Поднимает бадью с песком, высыпает отдельно от пустой породы в небольшие кучи. Каждая из них — десять сантиметров проходки по забою. Как и положено для опробования.
— Счас первую пробу буду снимать. Дождался-таки… Лоток смастерил. Погляди, Сёмка, светится насквозь!
— Надо было у съёмщиков взять, у них есть лишние.
— Да не те у них лотки! Баловство одно. Мой подержи. Лёгкий, шершавый снутри, ни одна крупинка не смоется.
Докурил папиросу, подхватил скребком своё изделие, набрал горку песка. Подошёл к луже, образовавшейся у шланга помпы, и утопил в ней тяжёлую ношу. Что-то прошептали мятые губы, потаённую просьбу или заклинание былых копачей, никто не разобрал.
Плавно забулькала вода под мерными движениями. Когда смылась грязь, Фомич выбросил крупную гальку и стал доводить шлих. Тёмной змейкой мечется по дну магнетит с алыми искрами граната.
Люди столпились вокруг, с любопытством тянут шеи через плечо промывальщика. Наконец он растряс веером по дну лотка тяжёлые остатки. Замерцали в уголке тесно сбившиеся крупинки золота… Ядрёное, неокатаное, не такое, как на полигоне.
— Граммов десять на куб! Отличные пески! Это береговая россыпь, мы на правильном пути, — прервал молчание Сухов, — нужно собрать в пакетик и зарегистрировать пробу, Фомич, сыпь на листок! Я потом отдую и взвешу, — завернул мокрый шлих в листочек из записной книжки, торопливо написал карандашом: "Месторождение Орондокит. Шурф № 1. Проба № 1".
— Давай следующую, Кондрат Фомич!
— Не суетись, очки потеряешь. Золото суеты не любит, спугнёшь мне удачу. Передохну и будет следующая. Ну, Платонов, не поминай лихом! Почали твою задумку. Правильно почали. Спасибо за то, что надоумил, — поднял с земли мокрый лоток.
Во второй пробе мелькнул небольшой самородочек в породе, Семён выхватил его из лотка и совсем растерялся. Припомнил слова Фёдора Платонова: — В коричневом и зелёном камне оно, не в кварце ищите!" — и круто повернулся к Сухову.
— Алексей Васильевич! А почему в пятидесятые годы разведка не нащупала струю?
— Я сам думаю над этой загадкой. Может быть, случайно, а может быть, с умыслом. Ложится эта россыпь точно между двадцать девятой и тридцатой шурфовыми линиями. Возможно, из-за того, что здесь под буровую нужно было делать стлань, чтобы шурфы не топило, а рядом, вон, сухие бугры. Кто-то трудностей испугался. Так-то думаю.
Фомич продолжал мыть пески. Семён прислал к нему на помощь съемщиков, но старик прогнал их, не доверил своего дела. Сухов документировал пробы, бегал вокруг шурфов, опускался на бадье вниз и описывал отложения наносов.
Очки залепило грязью, но он не обращал внимания на такие мелочи, заворачивал в бумагу обломки скальных пород для анализов.
Семён хотел освободить его от других работ, но Алексей категорически отказался.
— Не надо, Семён Иванович! Я успею.
— Расскажешь кому дома — не поверят, что освоил смежную профессию.
— Я домой не поеду. Договорился в экспедиции, берут меня в геологический отдел. В крайнем случае пойду в разведочную партию коллектором. Захватила меня твоя идея. Как это так?! Огромная золотоносная провинция, а рудного золота нет! Здесь что-то не так. Нужно искать. Когда буду работать в геологическом отделе — все карты в руки.
— А жена?
— Институт закончит, попробую уговорить. Если сумею. Простит ли она мне своих родителей? А пока, буду помогать растить дочь.
— Тяжеловато будет, не приспособлен ты к условиям Севера. Хлипкий и робкий чересчур.
— Это я с виду такой, пока не загорюсь. Когда вижу цель в жизни, я на многое способен. Родители меня готовили на исторический факультет, а я подался на геологоразведочный. На производстве тоже надо быть теоретически грамотным, иначе пользы не принесёшь.
Ремесленником быть не хочу. Ты вот тоже подсказал мне идею. Попробую изучить геохимические аномалии этого месторождения. В фондах богатейший материал. Надо будет его поднять и поработать.
— Ну, Сухов, рисуй сеть шурфов! Посмотрим, что принесёт больше пользы — наука или практика Кондрата. Ни того ни другого чураться не стоит. Но, без науки старатель слеп, как новорождённый котёнок.
— Как тебя угораздило меня на откровенность вызвать. Отработал бы я сезон и уехал. А так, всё перевернулось вверх ногами.
— Может быть, к лучшему?
— Не сомневаюсь. Бурение сможем организовать?
— Всё готово, коронки зачеканим победитом, запаяем латунью и забурим первую скважину.
Над геологическими картами засиделись допоздна. Лукьян сначала скептически наблюдал, а потом, вместе с Воронцовым включился в работу. Спорили, ругались, переделывали сеть буровых скважин и шурфов. Наконец, Григорьев отнял у них бумаги и спрятал.
— Хватит на сегодня. Вы уже слышали о том, что на Чукотке поймали комара, окольцованного в Хабаровске?
Сухов озадаченно протер очки:
— А зачем их кольцуют?
— Ну, как же?! Комары — это потеря производительности труда на двадцать пять процентов. Узнают пути их миграции и будут ловить эту напасть.
— А-а-а… Но, как же они кольца надевают на такие маленькие лапки?! — изумился Сухов.
Воронцов нервно кусал губы, вылупив мокрые от влаги глаза. Он уже привык к розыгрышам Григорьева, но всё же, не выдержал и рассмеялся.
— Чего смеешься! — обернулся к нему Лукьян с серьёзным лицом. — Над собой смеешься! Комары безнаказанно народ грызут, с ними бороться надо! Представь себе только, двадцать пять процентов! Это сколько наша артель недодала продукции за лето?
Тут и Сухов понял, что его разыгрывают, и от души расхохотался.