Повести
Шрифт:
Старик притомился, зацепился дрожащими руками за край шурфа и выполз наверх. По щекам лился горячий пот, беззубый рот жадно ловил воздух.
— Ишшо могу! — с трудом прохрипел дед. — Болезть подвела, отняла силушку. До речника бы посадил забой!
— Хлебнул водички из болота. К выпирающим лопаткам прилипла мокрая рубаха, тяжело опустился на траву и закурил папиросу грязными, трясущимися от напряжения руками.
— Фомич? Живой ещё, — заглянул в его отрешённое лицо Акулин.
— Живо-о-ой… — откинулся на спину.
— Тебе надо в могильщики подаваться, большие деньги будешь огребать при таких способностях. А?
— Сам туда иди! — остервенился дед. — Я людей прятать непривычный, спрятанное ищу. Всё одно достигну Федькиной удачи! Пусть сдохну тут, а отыщу…
— Зачем тебе это надо, старый, памятник всё равно не поставят.
— Сам поставлю, только не себе, артельщикам своим. Я памятников не заслужил, — отхлебнул кваску из принесённого жбанчика и опять полез в яму.
Вытащили его к вечеру, обессиленного и мокрого. Отвели в баню, попарили с веником и уложили спать.
Семён проснулся на рассвете и не застал Кондрата на койке. Быстро оделся и пошел в ельник. Старик таскал ведром на верёвке из шурфа воду.
— Притопило, Сёмка! — сокрушенно махнул рукой, — Отольем — и надо бить дальше.
— Может быть, не стоит. Зимой добьём, Фомич?
— Я к зиме, может статься, окочурюсь. Сам поглядеть хочу, пески лотком крутануть.
— Тогда я дам задание механику подвести сюда энергию и смонтировать насос. Зачем по старинке мучиться?
— Давай-давай, сынок! Правильно додумался, сподручней будет. А мы пока ворот установим и подготовим крепь.
— А помощнички где?
— Спят, где им быть? Дело молодое, небось девок своих во сне гладят, уговаривают, нашто им мешать? Нехай во сне хучь потешатся.
Подошел чистенький и всегда опрятный Воронцов. Посмотрел, крутанул свой гусарский ус и бесстрастно заметил:
— Ох! И выдерет тебя Влас, когда узнает! Пустое всё это, только людей зря оторвал с ремонта. Видишь? Старик не в своём уме. Глаза бешенные, руки трясутся… Его в психичку надо, ещё прибьет кого-нибудь.
— Не мешай ему, Алексей. Он по своей инициативе хочет рудное золото найти. А работу помощников оплатил.
— Как оплатил?
— Сполна, потом узнаешь. Если найдут, то Богу молиться на него будем. В этом случае, риск оправдан.
— Я не против, пусть копают. Влас не любит, когда умничают, моё дело предупредить.
— Улажу я с Петровым. Не бойся, я сам за себя отвечу.
Заквохтал над сопками ранний вертолёт. Вновь прилетел Фролов, переговорил наедине с Семёном и арендовал вездеход.
— Кого ты там ловишь в своих экскурсиях? Рыбки ни разу не привёз, — недоумевал Семён.
Фролов усмехнулся и прижал палец к губам:
— Потише ори. Бывай! Золотого деда береги. Я все уладил, за отданный металл получит деньги. Ведь вы же мыли одну вскрышу, и Орондокитского золота в пробах нет.
— Вот обрадую старика! — расцвел Ковалёв.
— Радуй. Не надо было вам бросать в колоду. Официально оприходовали бы, и не рвали бы вам нервы, не трясли.
— Фомича не хотел путать. Он так переживал о погибших, если бы ты только видел! Боюсь, узнает председатель, скандал будет.
— Никого не бойся — ещё не вечер? Петров всё знает и доволен тем, что вес пошёл на выполнение плана.
— А Фомич не обидчивый. Взялся найти рудную жилу, бьёт шурфы.
— Вот даёт! Зачем ему это?
— Говорит, что в память артельщикам, им жизнью обязан.
— Пускай чудит. Когда пески будете опробовать, вызовите геолога артели, чтобы опять на неприятности не напроситься.
— Вызову. Да у меня тут и свой геолог сыскался. Всё будет, как положено.
— Ищите. Я своё, а вы — своё… Вся жизнь у нас в поиске и обязаны находить. Обязаны!
Фролов курил, хмурился своим мыслям и нетерпеливо поглядывал в окно, ожидая, когда подгонят заправленный вездеход.
— Как ты в милицию попал? — заинтересовался Ковалёв. — Только не говори, как лётчик, что с пеленок мечтал об этом.
— Хм… Именно так и попал. Мечтал с детства. Дядька мой воевал в СМЕРШе, после его рассказов бредил поймать шпиона. Отслужив в армии, явился я на Петровку и шесть лет работал в столице. Оставили сержантское звание, включили в оперативную группу и выдали пистолет Макарова.
Первый раз службу понял, когда выехали по вызову на сработавшую сигнализацию. Подскочили к большому универсальному магазину, витрины горят, тихо и спокойно. С тёмного двора выдавлено окно подсобки. Вызвался я идти первым, никто возражать не стал.
Забрался я в то окно и прокрался в торговый зал. "Кто здесь! Выходи?!" — рявкнул с уверенностью, что сразу выбегут с поднятыми руками.
Ка-а-ак даст! Выстрел в упор… Фуражку снесло и штукатуркой по шее секануло. Упал снопом… Не верю после этого в бесстрашие. Открыл глаза — живой! Смотрю, в промежутке, между висящими шубами и полом, через два ряда
одежды, ноги в ботинках суетятся. Прицелился чуть выше ботинка. После выстрела прыжок, завалил его опрокинутым тряпьём, нащупал обрез двустволки, вывернул из руки. Спустил взведенный курок, осторожно вытащил патрон.
Сам давлю к полу стрелявшего, а патрон расковыриваю, интересно знать, чем в меня стрелял. Высыпалась картечь. Сволочь та скулит, перебитую ногу жалеет, а сам в человека выстрелил, не пожалел…
Второй раз в ювелирный залезли воры. Да опять сигнализация сработала. Когда подъехали, смотрю: мелькнул один через сквер с чемоданом. Я за ним! Догонять стал, бросает чемодан и за угол свернул.
Не знаю до сих пор, какое чувство во мне сработало, дядины рассказы предостерегли, но не стал поворачивать следом, с ходу прыгнул на газон и покатился. Качусь, а он стоит и в меня из вальтера палит.