Повести
Шрифт:
— Глянь-ка — вот Алесь.
— А вот ваш батька!
— А вот твоя мама прядет. Эх, и косынка под бороду!
— Ах, боженька, гляди — немой! Ну и страшный же!
— Всех он рисует, ишь ты!
— Нарисуй меня, Алесь, — просит Шурка.
— А что дашь? — спрашиваю я.
— Жита.
— Сколько жита?
— Мешок или еще многей.
— Да не «многей», а «больше», — снова поправляет Нина. И, подумав, добавляет: — Вот глупенький!
Шура принимает это, конечно, без обиды. Он только шмыгает носом
— А дед мне жита все равно не даст. Жито надо на хлеб.
Когда мы доходим до моего последнего, еще не законченного рисунка, Нина начинает пояснять:
— Это вот будет печь, а это — я, а это — наша бабка. Она мне всегда сказки рассказывает.
— А наша — мне.
— И мне.
— А мне — наш дед, — говорит Шурка.
— Ну и хвастает же! Разве деды рассказывают?!
— Еще лучшей, чем ваша бабка. Он мне во какие кожанцы пошил!
В подкрепление своего неопровержимого довода Шура высоко задирает ногу в новом, красной кожи постоле.
И правильно — не трогай моего деда!..
Шурин отец, Иван Брозовский, коммунист. Три года он сидел в тюрьме, а вернувшись, снова вел работу, и вот уже около года, как его опять забрали… Хозяйничает в доме дед Павлюк, с которым вместе наш дядя ездит в лес, и Шурина мать, Люба. Они наши соседи, и где бы старик ни покашливал — на гумне, в хате, на дворе, — всегда слышно. Не слышно у нас только Любиных песен и плача: она если плачет, то тихо, а песни, похоже, совсем отложила — надолго…
— А это вот наш кот, — показывает на рисунок Нина.
— А я своего положу себе на живот, как он только мурлычет, — говорит Шура, снова пытаясь взять верх.
— Наш, дурень, очень царапается, — совсем серьезно жалуется Тоня.
— А наш, — смеется толстенькая Ганночка, — наш кувшины с молоком опрокидывает.
— У нас не опрокинул бы, — говорит Шура, — наш дед сделал бы расщеп.
— Ну и что же, что расщеп?
— Что? Как зажало бы ему хвост, так он бы только… — Шура надувается и приседает, — так он бы… — И Шура кричит на всю хату: — В-вя!!
— Тише ты, вот тоже еще! — накинулись на него девочки.
Но уже поздно — Толик проснулся.
— Играй тут с вами! — со слезами в голосе кричит Нина. — Вот ребенка мне разбудили!..
— Который это, который? — подала с печи голос бабушка.
Дети притихли, как мыши.
— Который? Шура! — отвечает Нина. И начинает успокаивать малыша: — А-а-а, лю-у-ли…
И тут случилось самое страшное: из-за трубы двинулись на хату до сих пор неподвижные бабушкины валенки, а потом показалась и голова со спутанными космами седых волос.
— Ой, только хуже еще изломалась! — вздыхает бабушка, а потом, поправляя волосы, спрашивает: — А ты это, командир, чего кричишь?
Шура, конечно, делает вид, что его здесь вовсе и нет. Нина покачивает люльку
Тоня подходит к Нине и, заглянув в люльку, спрашивает:
— Заснет опять, правда? Толечка мой, маленький!..
А Нина не отвечает, поет. Все колыбельные, одну за другой, которым научилась от мамы и бабушки. Тоня, конечно, всех их и не знает!.. Но Тоня говорит совсем как взрослая:
— И я все так вот пою нашей Зосе.
Идет коза рогатая, Идет коза, идет, Бородою трясет… —поет Нина, подергивая худенькими ручками за веревки. Деревянный крюк люльки поскрипывает под потолком на железном крючке, а Толик покряхтывает только, как барин, и вторит Нине: «А-а-а…»
Шура глядел, глядел на бабушку, а потом потихоньку за свою курточку — и к двери. А за ним — все…
— Посидите еще, а? — просит Нина, бросив качать.
— Да чего ж это вы? — смеется бабушка. — Э-э! Гляди-ка, как я вас обидела!
— Тонечка, посиди, — просит Нина.
— Ну да, «посиди»! Все ушли…
И Тоня притворяет дверь последняя.
На большие синие глаза огорченной хозяюшки набегают слезы. А на улицу все еще нельзя… Нина смотрит, смотрит на бабушку и вот наконец поехала:
— Бери теперь… да сама своего ребенка качай, если ты… такая… хоро-ша-а-я!..
5
Скоро начнет смеркаться.
Я рисую. Бабушка, как всегда, прядет и беседует со своей подругой, старой Федорой, которая пришла звать ее на посиделки. На топчане сидит уже давно переставшая сердиться на бабушку Нина, а перед нею голоногий, веселый Толик, который выспался всласть и очень хочет поговорить.
— Кто был, Толечка, кто? — спрашивает Нина с видом совсем взрослой тети.
— Дед, — отвечает малыш.
— И еще кто?
— Бабка.
— И что у них было?
— Туляцька.
— И что она говорила?
— Ко-ко-ко, — квохчет Толик.
Нина смеется.
— А что курочка снесла? — спрашивает она.
— Яицько.
— И еще что?
— Ко-ко-ко, — опять квохчет Толик, забыв, что дальше была еще мышка.
А Нина смеется:
— Ой ты мой жулик маленький! — целует его и, повалив, щекочет — совсем как мама.
Мальчик кричит, заливисто смеется, а потом, подняв пальчик, говорит: