Повседневная жизнь американской семьи
Шрифт:
Гротеск по-американски
Конференция в Нью-Йорке была посвящена вопросам преподавания «русских знаний» в американских университетах. В качестве ее участника я вышла на кафедру с докладом «Семья в России». Не успела я сказать последнее слово, как в третьем ряду вскочила очкастенькая толстушка и сердито спросила:
— А вот вы лучше скажите, почему это ваши московские подруги так любят наряжаться? Я только что вернулась из России, я знаю, что говорю.
Пока я, пораженная абсурдностью вопроса, пытаюсь найти ответ, она торжествующе подсказывает его сама:
— Потому что они хотят понравиться мужчинам.
В голосе слышится язвительность. Но я не понимаю ее причин и отвечаю беззаботно:
— Да, а почему бы им этого не хотеть?
Боже, какая оплошность! Моя собеседница хватается за голову, она не в силах сказать ни слова, слышны лишь возмущенные междометия. Наконец она произносит нечто членораздельное, смысл сводится к следующему. Я подтвердила ее худшие предположения: российские женщины даже и представления не имеют о том, что такое равенство.
В аудитории это не единственная феминистка. Ее коллеги-американки, неплохо знающие русский, набрасываются на меня с другими вопросами-упреками:
— У вас в Конституции записано: «Каждый гражданин имеет право... он защищен законом...». Вы не замечаете тут некоторой политической некорректности?
Господи, просвети мой разум, да что же тут-то не так? И получаю разъяснение:
— Закон у вас защищает только мужчин? Ах, всех! Тогда почему «он», а не «он/она»?
Атака продолжается:
— Как вы называете женщину-бизнесмена? Так и говорите? Вы что, не понимаете, что унижаете бизнесвумен? А как будет по-русски женщина-профессор? Опять в мужском роде?
— Позвольте, — наконец прихожу я в себя. — Но в английском ведь тоже профессор — одно слово, и в мужском роде, и в женском.
— В английском нет родов, — поправляют меня. — А в русском есть. Если бы вы задумались о равенстве полов, вы бы давно уже нашли специальное слово, например «профессорша».
— Такое слово есть, оно означает «жена профессора».
— Ну так придумайте какое-то новое.
Кто-то из моих оппонентш (оппонентами я уж боюсь их назвать) тычет пальцем в учебник русского языка для иностранцев:
— Вот, смотрите, текст. Джим Смит приходит в гости к своему другу инженеру Ивану Лопатину, тот говорит: «Знакомьтесь. Моя жена Лена, она сейчас не работает, занимается домом, детьми». Как вам нравится такая модель семейной жизни: муж работает инженером, а жена сидит дома. Это что — норма? Образец для подражания?
Вечером в одном нью-йоркском русском доме, где собрались гости, иммигранты, я рассказываю об этой перепалке. В ответ слышу дружный смех: у каждого есть история, похожая на анекдот, но вполне реальная.
Сын одного из присутствующих гостей в очереди на автобус увидел за собой девушку с тяжелым чемоданом. Он предложил ей пройти первой и поднял на ступеньку чемодан. Она посмотрела на него неприязненно: «Вы хотели продемонстрировать, что сильнее меня, но это не так. Посмотрите на мои мышцы». Другая гостья, пожилая дама, пожаловалась, что никак не может привыкнуть: мужчины-американцы не пропускают ее у двери вперед, не уступают место, не подают пальто.
Я, между прочим, тоже вспомнила, что в одном доме немолодой хозяин подал мне шубу и с виноватым видом спросил: «Пожалуйста, извините меня, я вас не обидел?»
Студент рассказывает, как пригласил свою однокурсницу в ресторан. Когда принесли счет, она вытащила кошелек, чтобы заплатить за себя. Он, естественно, запротестовал, но она обиделась: «Разве мы не равны?»
У этого же бедолаги была и другая
Однако его подружке жест не понравился, она нравоучительно заметила: «Не знак уважения, а знак унижения».
Андре Мишель может рассказывать о «гротескном феминизме» американцев часами. Однажды ее коллега, профессор из Сорбонны, приглашенный на один семестр в очень известный американский университет читать французскую литературу, внезапно был вызван в администрацию. Ему сообщили, что он срочно должен оставить университет, хотя прошло всего три недели. Что случилось?
Как я уже говорила, у американских студентов есть привычка располагаться для отдыха прямо на полу. Кто-то читает, кто-то пьет кофе из картонного стаканчика, а кто-то и спит. Именно такую спящую на боку девушку обнаружил профессор прямо перед дверью аудитории, где через две минуты начиналась его лекция. Профессор позвал ее, но она не услышала. Тогда он нагнулся и похлопал ее по спине. Во всяком случае, именно так он рассказывал об этом Андре. Та считает, что он мог похлопать ее и по задику, плотно обтянутому джинсами. Девушка проснулась, извинилась, встала и ушла. Больше он ее не видел. А жаль. Иначе, возможно, профессор бы узнал, что сразу после лекции студентка написала заявление в деканат, что такого-то числа, в таком-то часу она подверглась секшл харазмент, то есть сексуальному домогательству со стороны преподавателя.
Обвинение это было настолько серьезным, что декан, опасаясь волнений среди студенток-феминисток, счел за благо отослать приглашенного профессора на родину, где подобные шалости грехом не считаются.
Еще одну историю я услышала от Владимира Шляпентоха, известного московского социолога. В середине 70-х он эмигрировал в Америку. С работой было трудно. Несмотря на свою известность в научных кругах, несколько лет он перебивался на временных должностях. И вдруг повезло. Мичиганский государственный университет предложил ему постоянное место преподавателя. Можно себе представить, с каким рвением он принялся за работу — и научную, и преподавательскую. Старание было оценено по заслугам. Через пару лет ему предложили тенюр, бессменную профессорскую должность. Это было везение! Он не мог в него поверить. И, как оказалось, правильно делал.
Теперь вернемся назад. Когда Шляпентох был еще преподавателем на полставки, ему поручили вести несколько аспирантов. Он старался подготовить их к защите диссертаций как можно лучше, не жалел времени и сил. Одна из этих аспиранток — он давно забыл ее лицо и имя — после защиты подошла к нему со словами благодарности. Он в ответ поцеловал ей руку.
Два года спустя, когда на кафедре шло обсуждение его кандидатуры на новую должность, вдруг поднялся заместитель декана и сказал, что утвердить его в позиции тенюр невозможно. В деканате лежит заявление от той самой «благодарной» аспирантки, которая просит принять административные меры против профессора Шляпентоха. Он позволил себе неполиткорректное поведение, дал ей понять, что она всего лишь женщина, чем унизил ее человеческое достоинство.