Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке
Шрифт:
По окончании войны с Портою Оттоманскою имеют быть составлены правила для Миссии и Консулов наших в областях сей Державы учреждённых. В то время может быть признано будет нужным делать перемены и в доставляемых ныне Вам правилах. А потому предоставляется Вам по сим последним сообщить Министерству Ваши мысли, как равно мнение Генеральнаго нашего Консула в Тавризе, могущие служить или к дополнению, или к перемене таких статей, кои поместным соображениям окажутся неудобными.
Пребываю с истинным почтением Вашего Высокородия покорнейший слуга граф Нессельроде» [75] .
Главный дипломат Николая I питает явное уважение и доверие к Грибоедову, в предвидении завершения Русско-турецкой войны советуется с ним по важным вопросам установления будущих дипломатических отношений с Турцией и просит его высказать на этот счёт свои соображения.
Нужно отметить, что назначением в качестве посланника в Тегеран поэт сильно тяготился. К этому времени автор «Горя от ума» получил широчайшую известность в России и, по всей видимости, стал ощущать, что дипломатическая карьера не для него, критически оценивая свои чиновничье-административные способности. В ноябре 1828 года в письме из Тавриза он писал бывшей воспитательнице своей жены, П. Н. Ахвердовой: «Мне кажется, что я не вполне на своём месте, нужно бы побольше умения, побольше хладнокровия. Дела портит мой характер. Я делаюсь угрюмым; иной раз на меня нападёт охота остепениться, и тут уже я действительно глупею. Нет, я вовсе не гожусь для службы. Меня назначать не следовало. Мне кажется, что я не способен выполнять как следует служебные обязанности».
75
Орфография сохранена.
Совершенно очевидно, что поэта тяготила не дипломатическая стезя как таковая, а служба вообще. Уже в пути из Петербурга в Тегеран он почувствовал, что ему было «тошно от этой Персии, с этими Джафарханами», с которыми у него ничего общего не было и примитивные интересы которых вращались вокруг самых низменных для него вещей: власти и денег. Персы, как писал в то время один английский дипломат, дикие, мстительные, корыстолюбивые, ждали от «Грибоеда» только подачек, угождений и подарков.
Второй секретарь русской миссии К. Ф. Аделунг оставил яркое и впечатляющее описание кулинарных нравов персов, вознамерившихся угостить русских дипломатов и сопровождавших их офицеров кавказской армии: «Министр (Грибоедов. — Б. Г.)сидел во главе стола, по обе стороны от него сидели персы и мы, а в конце стола разместились офицеры гарнизона. Обед состоял по меньшей мере из тридцати блюд. Каждый раз вносили двухаршинную доску, на которой стояли блюда с пловом, дольмой и т. д.: второе блюдо, дольма, подавалось в двадцати видах; конечно, я почти ни к чему не притронулся, так как от этого грязного персидского стола пройдёт всякий аппетит. Всё плавало в бараньем жиру; тарелки с кушаньем оставлялись тотчас, чтобы дать опять место бесконечной дольме; запах остывшего сала и неприятный вид этой кислятины были мне противны. В промежутках между блюдами персы хватали стоявшие на столе фрукты и сладости, и всё это после того, как они опускали в жир свои грязные, с окрашенными в красный цвет ногтями пальцы».
Грибоедов пригласил персов на ответный европейский обед.
«Сегодня Грибоедов пригласил к обеду трёх эриванских ханов, а также несколько азиатских персов… Всё шло прилично до тех пор, пока не подали два блюда с пловом; когда одно из них дошло до одного старого перса, он счёл целесообразным взять его целиком: слуга сначала ждал, но под конец должен был сдаться, так как перс не переставал повторять "давай, давай!". Во всё время обеда блюдо оставалось у него, и он беспрестанно запускал в него пальцы».
Музыка гостей совершенно не интересовала — они ели и болтали, заканчивает описание Аделунг.
В декабре 1828 года Грибоедов писал Миклашевичу знакомому чиновнику в канцелярии Паскевича: «Друзей не имею, никого и не хочу; должны прежде всего бояться России и исполнять то, что велит государь Николай Павлович, и я уверяю вас, что в этом поступаю лучше, чем те, которые затеяли бы действовать мягко и втираться в персидскую будущую дружбу. Всем я грозен кажусь, и меня прозвали сахтир [76] . К нам перешло до восьми тысяч армянских семейств, и я теперь за оставшееся их имущество не имею ни днём, ни ночью покоя, сохраняя их достояние и даже доходы; всё кое-как делается по моему слову».
76
Жестокое сердце (перс.).
Да, больших иллюзий Александр Сергеевич в отношении персидских вельмож и сановников не питал. Его опыт, по-видимому, свидетельствовал о том, что мягкость в отношениях с местным населением воспринимается как слабость, и такой человек просто падает в глазах туземцев и не заслуживает никакого уважения. Но, с другой стороны, он с почтением относился к местным обычаям, религии и культуре и никоим образом не желал «с ненадёжным соседом поступать круто и ссориться». Он пытался сгладить ошибки и перегибы русских военных, строго соблюдать восточный этикет и, несмотря на вспыльчивый характер и внутреннее презрение к необразованным и грубым властителям Персии, никогда не позволял себе посягать на честь и доброе имя мусульман, в чём его несправедливо пытались обвинить, опираясь на угоднические показания И. С. Мальцова, персидские летописцы.
Неимоверные заботы доставляла русскому посланнику статья XIII Туркманчайского договора, согласно которой Персия должна была репатриировать на родину всех русских пленных. «Даже содействия правительства почти недостаточно для того, чтобы отнять их у их настоящих владельцев. Только случайным образом удаётся мне открыть места их несправедливого заключения, и только тогда моё вмешательство имеет успех», — докладывал он Нессельроде.
О том, как Грибоедова назначили посланником в Персию, он рассказал в Туле своему знакомому С. Н. Бегичеву (1790–1859). «Прощай, брат Степан, — писал он ему. — Вряд ли мы ещё с тобой увидимся… Старался я отделаться от этого посольства!» К. В. Нессельроде сначала предложил Александру Сергеевичу поехать в Тегеран временным поверенным, но Грибоедов сказал, что в Персии нужен только посланник, чтоб ни в чём не уступать английскому послу. Граф воспринял возражение дипломата с ироничной улыбкой и в меру своей испорченности подумал, что молодой Грибоедов по своему честолюбию желал «сделать карьер». На самом деле, поэт об этом не помышлял, он высказывал всего лишь своё мнение, но про себя надеялся, что этот аргумент послужит хорошим предлогом для того, чтобы Нессельроде его кандидатуру от Персии вообще отставил. Всем было известно, как Карл Васильевич не любил «пропускать» молодых дипломатов слишком быстро вперёд.
Но получилось всё не так. Через несколько дней к Грибоедову прибыл посыльный от вице-канцлера с приказанием явиться в Министерство иностранных дел. С той же елейной улыбкой Нессельроде объявил ему, что государь император внял его просьбе и согласился направить Грибоедова посланником в Персию. Отказываться от милости государя императора и обманывать его доверие, писал Грибоедов Бегичеву, было не в его правилах. И он согласился снова ехать в Персию, заранее предвидя встретить там недоброжелательное отношение со стороны своего старого и заклятого врага Аллаяр-хана, члена семьи шаха, но стоявшего в тайной оппозиции и к шаху, и к его наследнику Аббасу-мирзе. Именно Аллаяр-хан был инициатором предыдущей войны с Россией и отчаянным противником Туркманчайского мира.
С вазир-мухтаром [77] , первым секретарём миссии, как мы уже упоминали, ехал И. С. Мальцов, а вторым секретарём — молодой и восторженный юноша Карл Фёдорович Аделунг, буквально влюблённый в своего начальника.
И вот уже к концу года, проработав в Тегеране несколько месяцев, Грибоедов почувствовал усталость и овладевшую всем его организмом апатию. Миссия продолжала работать, посланник встречался с людьми, писал и рассматривал документы и отчёты, ругался с туземными князьками, требовал от властей неукоснительного выполнения Туркманчайского трактата, направлял действия своих подчинённых, но всё это шло как бы мимо него. Чем больше он решал вопросов, тем больше накапливалось новых дел, и временами ему казалось, что вся его кипучая деятельность совершается напрасно. Кто он: чиновник, сахтир, поэт, дипломат или совмещает в себе все качества вместе?
77
То есть посланник.
В 1828 году Грибоедов обратился к Нессельроде с просьбой направить в миссию в Тегеране врача, и граф немедленно отозвался на эту просьбу и вошёл к Николаю I с соответствующим предложением: «Министр наш в Тегеране доносит, что за недостатком российскаго врача чиновники миссии, как равно и прислуга принуждены прибегать к пособию англичан, и что сие может повлечь за собой лишние неудобства. По каковому уважению он находит полезным определить при нашей миссии лекаря, рекомендуя на сие место астраханскаго городоваго медика Семашко». Поддерживая кандидатуру Грибоедова, Нессельроде предложил назначить Семашко приличное по тем временам жалованье в размере 600 червонных в год. На прошении министра резолюция царя от 14 декабря 1828 года: «Исполнить». Во исполнение воли императора пошли письма в Грузинскую врачебную управу и грузинскому губернатору, и вопрос с посылкой врача в Тегеран решился положительно.