Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке
Шрифт:
Персы в такие тонкости вдаваться не стали и спустили спор на тормозах. Но Пассек не успокоился и запросил по существу спора Певческий Мост. Знаток международного права профессор Ф. Ф. Мартене успокоил Николая Помпеевича, сообщив ему, что старшим по рангу является генеральный консул.
Затем Пассек, обнаружив у Ала-уд-Доулэ отсутствие явно выраженных симпатий к Англии, по всем правилам искусства стал «культивировать» его и других членов персидской администрации, то есть всячески привлекать их на свою сторону, приглашать к себе, угощать, проводить «воспитательные» беседы и склонять их к антианглийским настроениям. И скоро ему представился удобный случай дать англичанам новый бой и опять на протокольном поприще.
Были получены сведения о том, что район Персидского залива собирается посетить вице-король Индии лорд Керзон и встретиться с губернатором провинции Ала-уд-Доулэ, в связи с чем Ала-уд-Доулэ отправился в Бендер-Бушир и по приезде немедленно попросил Николая Помпеевича прибыть к нему. Пассек прервал обед, побросал все дела и немедленно поехал к губернатору. Вернулся он поздно вечером в возбуждённом состоянии и сразу посвятил в результаты визита своего помощника Чиркина.
Выяснилось, что англичане потребовали, чтобы Ала-уд-Доулэ нанёс визит Керзону на борту английского крейсера, которым тот прибудет на буширский рейд, после чего вице-король и губернатор должны будут вместе сойти на берег, где их будет ждать торжественный приём как со стороны города, так и английской колонии. Ала-уд-Доулэ сомневался в целесообразности участия в такой протокольной церемонии:
— Он — повелитель Индии, а я повелитель Фарса. Мы равны.
Естественно, Пассек поддержал перса в том заключении, что наносить англичанину визит первым, да ещё появляться на британском крейсере было бы недостойно и равнозначно ущемлению его губернаторского достоинства. Конечно, он отлично знал, что положение вице-короля Индии было намного выше положения губернатора персидской провинции, но это его нимало не смутило. «Не чуждый интриг, (он) не преминул ухватиться за проводимую почтенным персом радею равенства Индии и Фарса и разыграл этот, как он сам говорил, фарс, как по нотам», — записал в своём дневнике Чиркин.
Англичане предпринимали все меры, чтобы склонить Ала-уд-Доулэ к принятию их программы встречи, полковник Кэмпбел посещал его по два-три раза в день, прибывший из Тегерана посланник Гардинг принимал тоже посильное участие в уговорах, но перс упрямо стоял на своём. Англичане просто никак не могли взять в толк, что произошло с милым, разумным и приятным губернатором. А Николай Помпеевич продолжал «культивировать» Ала-уд-Доулэ, напомнив ему, как из-за интриг англичан из-под контроля персов вышли сначала Маскат, потом остров Бахрейн, а потом освободился от турецкого контроля и Кувейт. Такие соображения нашли понимание и при шахском дворе, так что позиции Ала-уд-Доулэ укрепились, как никогда.
Тогда англичане, чувствуя, что визит Керзона находится на грани срыва, проявили гибкость и предложили персу новый вариант: лорд Керзон сойдёт с борта крейсера, сядет на катер и отправится к берегу, в то время как Ала-уд-Доулэ должен тоже отвалить от берега и выйти в море навстречу вице-королю на местном таможенном катере. Напрасно! Пассек отверг и этот вариант, за ним последовал и сам Ала-уд-Доулэ, и оба стали ждать очередного хода англичан.
Ждать пришлось не долго: однажды в генконсульство вбежал запыхавшийся мирза и, еле переводя дух, выпалил:
— Повелитель Индии снялся с якоря и ушёл.
Пассек и Ала-уд-Доулэ думали, что лорд Керзон просто отправился на морскую прогулку в ожидании конца переговоров, но ошиблись. Повелитель Индии тоже решил не терять лица и уплыл в Индию.
Так задолго до большевиков русский генконсул в Бен-дер-Бушире дал отпор лорду Керзону Но такую «прыть» англичане повелителю Фарса не простили: они потребовали от шаха сместить Ала-уд-Доулэ и назначить на его место своего откровенного сторонника. Убрали и полковника Кэмпбела — вероятно за то, что он плохо «культивировал» местного губернатора, и на его место был назначен деятельный и не менее беспокойный, чем Пассек, майор П. 3. Нокс.
А Пассеку предстояло выполнить ещё одну важную и почётную миссию по «культивации» персидского режима — вручить орден Святого Станислава 1-й степени шейху Мохаммера (ныне Хуррамшехр) в знак его внимания к русским торговым интересам и с целью укрепить его положение как независимого от англичан и турок персидского чиновника. Поскольку родным языком шейха был арабский, то Пассек взял с собой сотрудника Русского общества пароходства и торговли итальянца Петрони, владевшего этим языком. Для «представительства» он приказал Петрони облачиться в старый генерал-консульский вицмундир и фуражку. Петрони выглядел в мундире настоящим ряженым, но Пассеку это понравилось. Впрочем, как пишет Чиркин, этот невинный маскарад вполне соответствовал опереточной обстановке, в которой проходил визит, и опереточному костюму, в котором русскую делегацию встретил шейх.
Мохаммер был фактически небольшой деревней. Шейх предложил встретиться на одной из его двух канонерок, которые при ближайшем рассмотрении оказались двумя допотопными грязными пароходиками с двумя пушчонками на юте. Н. П. Пассек, желая придать своей поездке как можно больше блеска, отказался от услуг пароходной компании «Бритиш Индиа» и попросил предоставить в его распоряжение одну из канонерок шейха. Старушка «Персеполис» делала не более пяти узлов в час, но это нисколько не смущало генерального консула. При посадке и высадке с «канонерки» гремели пушечные салюты, причём число выстрелов явно превышало статус русского дипломата, но это только придавало Пассеку ещё больше уверенности в важности своей миссии. Капитан пытался было отговорить его от салютов («Стреляй не стреляй — публика всё равно ничего не поймёт» или «Снаряды очень дорогие»), но достоинство русского генконсула не могло считаться с такими мелочами.
Шейх оказался огромным, прямо-таки могучим и красивым детиной в расцвете сил. В широком бурнусе и чалме он выглядел настоящим красавцем. В назначенный час шейх и его приближённые собрались на «канонерке», чтобы участвовать в церемонии получения русского ордена. Дипломаты были в «муравьёвской» форме, Петрони «вырядился» в старую форму, которая была для него тесновата, а фуражка, наоборот, того гляди могла свалиться с головы. Но всех своим костюмом сразил наповал шейх. Он надел парадный гусарский голубой мундир при красных с золотым лампасом чикчирах, чёрные лакированные ботинки и чалму! При этом мундир оказался ему настолько тесен, что в некоторых местах он буквально расползся по швам, и там и сям зияли прорехи.
«Шейх был красен, сконфужен и, видимо, желал одного — скорейшего окончания церемонии, — писал Чиркин. — Но не таков был Николай Помпеевич, чтобы скоро выпустить его из своих рук, да ещё после столь сложной подготовки и путешествия». Он «закатил» длиннющую речь, в которой оттенялась и значимость награды, и лояльность награждённого к высокому русскому покровителю, и высказывались рекомендации следовать «этой мудрой политике» и впредь — единственному гаранту благоденствия управляемой им провинции. Шейх уже изнемог и истекал потом, когда дошла очередь до ответного «спича», губернатор лаконично поблагодарил за награду, воздал хвалу России и обещал быть «паинькой» и в будущем. Церемония закончилась малосъедобным обедом, после чего шейх отправился в свою резиденцию.