Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1930–1940-е годы
Шрифт:
Запах винного перегара, мат, хамство – вот удел бедных животных во многих московских конюшнях тех лет.
Доходило до рукоприкладства и даже до убийства. В 1945 году выступавший на одном из совещаний работников торговли директор транспортно-складского треста Физиков (фамилия такая) сказал: «В Куйбышевском РПТ (райпищеторге) пала лошадь оттого, что была избита возчиком». То, что могло присниться в страшном сне литературному герою Достоевского, стало реальностью нашей жизни.
Время идет, человек теряет друзей. И вот уже «железный конь пришел на смену крестьянской лошадке», и рядом с лошадью теперь, как с обезьяной, фотографируются. А ведь ее
Во время войны, да и после нее, магазин в доме 7 на Мясницкой улице торговал инструментально-скобяными и шорными товарами. Шорно-обозные товары предлагал магазин на Библиотечной улице, а в магазин на Зоологической улице шли за шорно-пеньковыми товарами. Если всеми этими «лошадиными» изделиями торговали магазины, значит, они были кому-то нужны.
Существовала в Москве и такая организация, как «Мосфуражторг», торговавшая кормом для скота, в первую очередь для лошадей. В городе имелось девятнадцать фуражных лабазов на Трифоновской, Сущевской, Лесной, Большой Марьинской и других улицах.
Ради справедливости заметим, что московское начальство, стараясь сделать жизнь лошадей хотя бы сносной, поощряло конюхов за случку, выжеребку, сохранение конского поголовья и наказывало виновных в нерадивом отношении к лошадям.
В определенные периоды некоторым копытным даже предоставлялись льготы. В ноябре 1943 года решением Мосгорисполкома владельцам лошадей было поручено выявить всех кобыл от трех лет и старше, пригодных к расплоду, и жеребцов, пригодных к случке. Отобранные для работы на случных пунктах жеребцы, согласно этому решению, переводились на сокращенный рабочий день и улучшенное кормление, что опять же вызывало зависть у их двуногого мужского окружения и даже возмущение: «А мы что, хуже?» На это работники Горветнадзора замечали им, что из родившегося человека еще неизвестно что получится, а из жеребенка хороший работник получится наверняка.
Может быть, когда-нибудь и наступит время, когда мужчин, готовившихся стать отцами, будут отправлять на курорт отъедаться и отсыпаться, а то ведь лезут в женщин усталые, пьяные и немытые, а потом вздыхают: «Слабое поколение растет».
Избавительницей от многих бед приходила в Москву весна. В домах становилось теплее, на улицах светлее, на душе веселее. Лозунг «Умрем, но отстоим Москву!» ушел в прошлое. Теперь, в начале 1942-го, главными стали слова: «Под знаменем Ленина, под водительством Сталина – вперед на разгром немецких оккупантов и изгнание их из пределов нашей родины!» В этом лозунге звучала уверенность в победе. Москвичи теперь могли заняться делом.
Зима, как отступившее вражеское войско, оставила после себя разрушения и проблемы. Брошенные людьми дома и квартиры приходили в негодность: крыши текли, в батареях замерзала вода, лопались трубы, двери, полы и подоконники разбирались на дрова. Дома, в которых люди оставались, страдали по-своему. Из-за того, что некоторые жильцы выводили трубы своих «буржуек» не в форточки, а в вентиляционные ходы, возникали пожары.
Борясь со всеми этими безобразиями, государство повысило требовательность к управдомам. Когда в квартире 8 дома 3 по Скатертному переулку лопнула батарея, замерзшая
Помимо дымоходов и форточек у домоуправов были и другие заботы. Главной из них был сбор квартирной платы. Ради него они шли на разные ухищрения. Домоуправ Бакалов, например, заявил жильцам, что талоны на дрова они получат только в том случае, если внесут квартирную плату за текущий месяц. Жильцы возмутились: «Квартплату за текущий месяц можно вносить до десятого числа следующего месяца, а сейчас денег нет – получку еще не дали. Вот получим деньги, – убеждали жильцы управдома, – внесем за квартиру», но управдом был неумолим. Пришлось написать в газету…
Вообще, в «Вечернюю Москву», «Московский большевик» и другие газеты москвичи писали по разным поводам, ища справедливости и защиты. Газеты отводили письмам читателей специальные рубрики.
О чем только не писали читатели! Писали о том, что градусник на Мясницкой (улице Кирова) всегда показывает одну и ту же температуру, о том, что из пятидесяти спичек, выпускаемых фабрикой «Красная звезда», сорок приходится выбрасывать, о том, что в помещении ГУМа полно всяких учреждений и контор, но нет ни указателей, ни вывесок, и поэтому ни одну из этих организаций нельзя найти.
К недоразумениям приводило и существование в городе двух Колхозных (Сухаревских) площадей на пересечении Садового кольца, Первой Мещанской и Сретенки. Та часть площади, что от Сухаревой башни шла в сторону института Склифосовского, называлась Большой, а та, что в сторону кинотеатра «Форум», – Малой Колхозной площадью. Они, впрочем, и сейчас так называются. На той и другой площадях находились дома с одинаковыми номерами. Пока стояла Сухарева башня, можно было как-то в пространстве ориентироваться. Когда же башню снесли, понять что-либо стало просто невозможно.
Встречались и другие несуразности. На Первой Мещанской улице стояли три дома под номером 13/15, на улице Герцена (Б. Никитская) два дома под номером 54, а в доме 15 по Троицкой улице имелось четыре восьмых и четыре шестнадцатых квартиры.
В 1943 году люди часто жаловались на плохую работу радиосети. «Чтобы что-то услышать, – писали они, – нужно прикладывать ухо к репродуктору». Отвечая на эти жалобы, директор московского радио объяснял, что к сети самовольно подключаются «зайцы», которые «воруют сигнал» и тем ослабляют слышимость.
Воровали и электричество. Когда жильцы дома 46 по Большой Серпуховской улице в обход счетчика подключали к электросети свои шестисотваттные плитки, кто-то сообщил об этом в МОГЭС и в редакцию газеты «Вечерняя Москва», после чего каждого похитителя электроэнергии оштрафовали на триста рублей. Досталось и одному начальнику из городской электросети. Этот жулик, оказывается, нагревал для себя воду в ванной с помощью электрокипятильника!
Сталкиваясь постоянно с несознательностью граждан в деле экономии электроэнергии, электрики МОГЭСа стали ходить по квартирам и обрезать проводку. В ответ на это москвичи придумали так называемых «жуликов». «Жулики» вворачивались, как лампочки, в патроны и имели снаружи гнезда, как у розеток, куда вставлялся штепсель от электроплитки, например. Главным, в данном случае, было запереть дверь в комнату, чтобы никто не увидел «жулика».