Повседневная жизнь российских жандармов
Шрифт:
Отметим сразу, что хотя в борьбе с «крамолой» и террором царь и его тайная полиция достигли значительных успехов, но к конечному результату — полному искоренению «революционной заразы» — им приблизиться так и не удалось. Не успели. Можно с полной уверенностью утверждать, что если бы судьба дала Александру III еще несколько лет правления, Россия бы стала другой страной. Но России катастрофически не везло и до последнего времени не везет на умных, честных и энергичных правителей, а потому Россия стала тем, чем стала.
Удалившись временно в Гатчину и обеспечив более-менее приемлемые условия для личной безопасности своей семьи и самого себя, император мог, наконец, подготовить документ о своих намерениях, которого с нетерпением ждала от нового самодержца вся страна. Тем более что Исполком «Народной воли» своим письмом к императору от 10 марта 1881 года настойчиво вынуждал его к этому. Автором этого послания был уже упоминавшийся нами народоволец Л. А. Тихомиров. В нем он констатировал,
Ответ монарха, подготовленный обер-прокурором К. П. Победоносцевым, не заставил себя долго ждать: с террористами переговоры не ведутся— императивный постулат, который актуален и для нынешней России. С террористами ведется принципиальная и жесткая борьба,Александр III это отлично понимал и оказался на высоте создавшегося в стране положения. 29 апреля 1881 года появился высочайший манифест, где четко и ясно было заявлено: «Посреди великой Нашей скорби глас Божий повелевает Нам стать бодро на дело правления… с верою в силу и истину Самодержавной власти, которую Мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всех поползновений». Далее манифест призывал к «искоренению гнусной крамолы, позорящей русскую землю… к водворению порядка и правды…» и ставил тем самым жирную точку на политике преобразований прошлого царствования. В обществе его вскоре назвали «ананасным манифестом», имея в виду содержащуюся в тексте фразу: « А на насвозложили священный долг самодержавного правления».
Реакция на манифест со стороны Исполкома «Народной воли» тоже последовала без всякой задержки. Она не уступала в жесткости манифесту и предполагала продолжение террора. На сей раз народовольцы планировали возглавить «агитацию в высших придворных и высших служебных сферах» в целях создания там оппозиционной режиму организации. Предложение это, сделанное анархистом П. А. Кропоткиным еще в 1874 году, показалось для «Народной воли» актуальным, и Исполком приступил к его реализации.
Как утверждает советский историк С. С. Волк, революционеры начали по этому поводу переговоры с начальником Академии Генерального штаба генералом И. И. Драгомировым, но развития они не получили. Вот что пишет исследователь по этому поводу: «С членами военной организации („Народной воли“) Буцевичем и Грачевским несколько раз встречался гусарский майор Н. А. Тихоцкий, который был вместе с ними арестован 4 июня 1882 года. Этот арест произвел немалое впечатление в свете, так как Тихоцкий, считавшийся светским жуиром, был известен в аристократических кругах, танцевал на придворных балах. Крупных улик против него не было, а сам он никаких показаний не дал, поэтому его революционная деятельность осталась жандармам неведомой. Между тем Тихоцкий, по предложению Грачевского, пытался использовать свои аристократические связи в столице и как будто даже подал прощение о зачислении на службу в охрану Гатчинского дворца (начальника охраны, жандармского подполковника Ширинкина он знал по прежней службе). Тихоцкий хотел воспользоваться своим искусством меткой стрельбы, чтобы застрелить Александра III из окна во время его прогулки по парку. Однако переговоры о поступлении на службу были прерваны из-за ареста».
В. Н. Фигнер, по собственным воспоминаниям, предлагала сохранить сырный магазин Кобозевых на Малой Садовой улице «…еще на 2–3 дня на случай, не поедет ли новый император, живший с императрицей в Аничковом дворце, в Михайловский манеж по той же Малой Садовой, по которой ездил его отец, и если это произойдет, взорвать мину, предназначавшуюся для Александра II». Однако большинство членов Исполкома отклонили ее безрассудное предложение. Напрасно в своих письмах Исполкому, передаваемых из тюрьмы по конспиративным каналам в феврале 1882 года, неугомонный А. Д. Михайлов призывал: «Успех, один успех достоин вас после 1 марта. Единственный путь — это стрелять в самый центр. На очереди оба брата, но начать надо с Владимира. Необходимо своротить еще зараз две головы, — и вы победите» [57] .
57
То есть сам Александр III и его брат великий князь Владимир Александрович, который к тому времени, ввиду малолетства цесаревича Николая Александровича, был объявлен наследником до достижения старшим сыном императора совершеннолетия в 1889 году.
Но истекающий кровью в результате последовавших за убийством Александра II многочисленных арестов Исполком уже не в силах был ни на какие более или менее активные действия, не говоря уже о подготовке очередного цареубийства. Обе противоборствующие силы укрылись: одна в Гатчине, другая в Москве, для того чтобы зализать нанесенные друг другу кровоточащие раны и подготовиться к новому раунду смертельной борьбы.
В минуту душевной слабости в конце 1881 года Александр III признавался в письме к К. П. Победоносцеву: «Так отчаянно тяжело бывает по временам, что, если бы я не верил в Бога и в его неограниченную милость, конечно, не оставалось бы ничего другого, как пустить себе пулю в лоб. Но я не малодушен, а главное, верю в Бога и верю, что настанут, наконец, счастливые дни и для нашей дорогой России».
Тем не менее его ответ на мученическую смерть своего отца был предельно жесток и неумолим: 3 апреля пять цареубийц были казнены, а 14 августа того же 1881 года им было утверждено «Положение о мерах сохранения государственного порядка и общественного спокойствия»,согласно которому предусматривалось введение министром внутренних дел на территории империи положений «усиленной охраны» и Комитетом министров — «чрезвычайной охраны». В условиях «усиленной охраны» местные генерал-губернаторы получали особые полномочия; «воспрещать всякие народные, общественные и даже частные собрания»; «делать распоряжения о закрытии всяких вообще торговых и промышленных заведений»; «воспрещать отдельным личностям пребывание в местностях, объявленных в положении усиленной охраны»; «передавать на рассмотрение военного суда отдельные дела о преступлениях, общими уголовными законами предусмотренные»; «требовать рассмотрения при закрытых дверях всех тех судебных дел, публичное рассмотрение коих может послужить поводом к возбуждению умов и нарушению порядка». Генерал-губернаторам предоставлялось также право утверждения всех приговоров военного суда по передаваемым туда делам. Местным начальникам полиции, а также начальникам жандармских управлений и их помощникам предоставлялось право предварительного задержания на срок до двух недель всех подозрительных на совершение государственных преступлений лиц и членов «…противозаконных сообществ, а также производство во всякое время обысков во всех без исключения помещениях, фабриках, заводах и т. п.».
Положением о чрезвычайной охране предусматривалось, кроме этих мер усиленной охраны, наделение генерал-губернаторов следующими дополнительными правами: «…подвергнуть в административном порядке лиц заключению в тюрьме или крепости на три месяца или аресту на тот же срок, или денежному штрафу до 3 тыс. рублей»; «приостанавливать периодические издания на все время объявленного чрезвычайного положения»; «закрыть учебные заведения на срок не долее одного месяца». При министре внутренних дел учреждалось Особое совещание, состоящее из двух членов от МВД и двух — от Министерства юстиции, которому предоставлялось право с санкции министра внутренних дел направлять в ссылку предназначенных для этого лиц на срок от одного до пяти лет.
За студентами, исключенными из высших учебных заведений за участие в беспорядках, за лицами, возвратившимися из административной ссылки, а также за лицами, отбывшими тюремное заключение за совершение государственных преступлений, устанавливался негласный надзор полиции сроком до двух лет. Эти суровые карательные меры подкреплялись жесткой судебной практикой. По данным советского историка М. Н. Гернета, опубликованным в вышедшей в 1954 году в Москве книге «История царской тюрьмы», подтвержденным американским исследователем Ричардом Пайпсом, с 1881 по 1894 год по политическим делам в России было вынесено 74 смертных приговора, из которых только 12 приведено в исполнение; всего по политическим делам было задержано и допрошено около четырех тысяч человек, из них на каторгу направлено 106 человек. (В эти цифры не входят пятеро повешенных по делу о цареубийстве 1 марта 1881 года [58] .)
58
Когда в 1884 году судили Веру Фигнер с другими народовольцами, суд приговорил шестерых из них к смертной казни, однако император заменил ей и трем ее товарищам смертную казнь на тюремное заключение и каторгу. Только офицерам из дворян, нарушившим свою воинскую присягу на верность престолу, Н. М. Рогачеву и барону А. П. Штромбергу смертный приговор он оставил в силе. Иногда царь позволял себе широкие жесты. Так, он приказал не подвергать суду мичмана кронштадтского флотского экипажа Григория Скворцова после личной беседы с ним и чистосердечного раскаяния того в содеянном. Историческим анекдотом звучит другая история: узнав, что некий крестьянин осужден на недолгое тюремное заключение за надругательство над его портретом, Александр III в сердцах приказал немедленно отпустить его, чтобы не ел зря казенный хлеб.