Повседневная жизнь российских жандармов
Шрифт:
Товарищ министра внутренних дел генерал П. В. Оржевский 9 марта 1887 года докладывал о их деле Александру III: «Вообще все дело велось злоумышленниками трезво конспиративно, и привлечение многих лиц составляет весьма тонкий прием, в значительной степени затрудняющий расследование».
В «Обзоре важных дознаний, производившихся в жандармских управлениях Империи по делам о государственных преступлениях» Департамента полиции за 1887 год отмечалось, что «план покушения был известен лишь немногочисленным руководителям, участники привлекались постепенно, как бы с намерением в дело введено было больше людей, нежели того требовала необходимость; мало того, многие участники и пособники до самой последней минуты не знали друг друга. Все это, очевидно, было сделано с целью сбить с толку полицию и затруднить следствие».
И. Д. Лукашевичу, взявшему на себя приготовление бомб, удалось добыть большую часть динамита. Значительную
При экспертизе снарядов произошел трагический случай: приглашенный в качестве эксперта профессор артиллерийской академии Федоров имел неосторожность попробовать содержимое пуль на язык, и ему стало дурно. После того как ему была оказана медицинская помощь, он вскоре пришел в себя. На докладе министра внутренних дел об этом Александр III начертал: «Слава богу, что он отделался так дешево».
«…Бомбы были розданы метальщикам, и Осипанов стал торопиться с приведением в исполнение задуманного плана, так как было чувство, что Александр III собирается уехать на юг. Так как время выезда царя было неизвестно, то боевой группе приходилось выслеживать его на улице», — вспоминал И. Д. Лукашевич.
«25 февраля А. Ульянов в последний раз подробно объяснил всем участникам боевой группы устройство снарядов и их действие. В успехе задуманного террористического акта никто из них не сомневался. Была даже составлена прокламация, которая начиналась следующими словами: „Жив дух земли Русской, и не угасла правда в сердцах ее сынов. (Такого-то числа) казнен Александр III“ и далее говорилось, что этот факт есть дело революционной партии» (Спиридович).
Боевая группа в составе трех метальщиков и трех сигнальщиков в первый раз вышла на Невский проспект 26 февраля, когда ожидалось прибытие царя в Исаакиевский собор. Осипанов держал книгу-бомбу под мышкой, два других метальщика — студенты из разночинцев Андреюшкин и Генералов — носили папки-бомбы на тесемке через плечо, спрятанными под пальто. Прогуливаясь по проспекту в течение трех часов и постоянно теряя зрительный контакт друг с другом ввиду большого наплыва публики, они в конце концов сошлись все вместе, напрочь забыв о необходимости соблюдения конспирации. Осипанов распорядился сигнальщикам на следующий день на проспект не выходить. 27 февраля на него вышли только Генералов и он сам, в то время как Андреюшкин был вынужден заняться починкой испортившегося запала, который вставлялся в снаряд перед каждым выходом на улицу. Они прошли всего один раз по Невскому, зашли в кофейню и разошлись по домам.
28 февраля боевая группа в полном составе вновь была на Невском проспекте, но и на этот раз ей не удалось увидеть выезд царя. Решено было выйти на проспект еще раз 1 марта. В случае, если покушение снова не состоится, было решено следовать за царем на юг и попытаться убить его по дороге. Вопрос о том, как это практически можно будет сделать, даже не обсуждался. «1 марта они с несомненностью ожидали приезда царя в Петропавловский собор, но безуспешно, и вдруг были схвачены на Невском около часу дня», — пишет И. Д. Лукашевич.
Что же произошло? Ответ на этот вопрос мы находим в «Обзоре деятельности Департамента полиции с 1 марта 1881 по 20 октября 1894 года»: «В конце января 1887 года в Департаменте полиции была получена агентурным путем копия письма из Петербурга от неизвестного лица в Харьков студенту Университета Ивану Никитину. В этом письме автор сообщал свой взгляд на значение террора в революционной деятельности и выражался настолько решительно, что установление его личности представляло известное значение. С этой целью от студента Никитина было потребовано объяснение об авторе письма, и Никитин назвал студента С.-Петербургского Университета Пахомия Андреюшкина. По получении этих сведений в конце февраля за Андреюшкиным, уже ранее замеченным в сношениях с политически неблагонадежными лицами, было установлено непрерывное наблюдение, выяснившее, что Андреюшкин, вместе с пятью другими лицами, ходил 28 февраля от 12-ти до 5-ти часов дня по Невскому проспекту, причем Андреюшкин и другой неизвестный, по-видимому, несли под верхним платьем какие-то тяжести, а третий нес толстую книгу в переплете. 1-го марта те же лица вновь замечены, при тех же условиях, около 11-ти часов утра на Невском проспекте, вследствие чего они были немедленно арестованы и оказались студентами С-Петербургского Университета: Пахомием Андреюшкиным, 21 года, Василием Генераловым, 26 лет, Василием Осипановым, 26 лет, Михаилом Кангером, 21 года, Петром Горкуном, 20 лет и мещанином Степаном Волоховым. По обыску при Андреюшкине, Генералове и Осипанове оказались вполне снаряженные метательные снаряды… У Андреюшкина, кроме того, оказался заряженный револьвер, а у Осипанова — печатная программа Исполнительного Комитета».
Должны уточнить, что употребленное в тексте обзора выражение «получены агентурным путем»является полицейским эвфемизмом, маскирующим перлюстрацию корреспонденции. Письмо незадачливого конспиратора Андреюшкина было перехвачено «черным кабинетом» не в Петербурге, а в Харькове и направлено в столицу в конце января. Сведения же о его авторе поступили в Департамент полиции из Харькова только 27 февраля, и под наружное наблюдение он впервые был взят 28 февраля. В этот же день, как это следует из всеподданнейшего доклада царю 1 марта министра внутренних дел графа Д. А. Толстого, были получены первые агентурные сведения о готовящемся покушении: «Вчера начальником СПб-го секретного отделения получены агентурным путем сведения, что кружок злоумышленников намерен произвести в ближайшем будущем террористический акт и что для этого в распоряжении этих лиц имеются метательные снаряды…»
Сопоставление данных филерского наблюдения за Андреюшкиным и его выявленными связями 28 февраля и агентурных сведений привело к решению о их немедленном аресте 1 марта. Андреюшкин и Генералов были арестованы с бомбами около 11 часов утра на тротуаре у Главного штаба на подходах к Невскому проспекту. Осипанов был задержан у Казанского собора. Арестовывавшие его филеры Тимофеев и Варламов допустили явную оплошность, чуть не стоившую им жизни: проведя его личный обыск, они не обратили внимания на имевшуюся у него книгу.
Воспользовавшись этим, Осипанов дважды пытался взорвать бомбу, когда его доставили в здание полицейского управления: сначала на лестнице, а затем в кабинете полицейского офицера, куда его привели для допроса. Но брошенный им снаряд не взорвался. Если исходить из того, что все три бомбы, приготовленные Лукашевичем, были однотипны по своему устройству, можно с большой долей вероятности предположить, что и две другие бомбы, находившиеся у Андреюшкина и Генералова, в случае их применения могли также не взорваться. Трое сигнальщиков (Кангер, Горкун и Волохов) также были в этот же день арестованы на Невском проспекте. Читаем далее в «Обзоре»: «По обыскам… в квартирах Василия Генералова и Пахомия Андреюшкина найдены в значительном количестве такого рода предметы и вещества, которые, по заключению эксперта, представляют собою или составные части вышеозначенных разрывных метательных снарядов, или материалы, необходимые для изготовления составных частей тех же снарядов… Независимо от сего, при обыске у Генералова найдено около 5-ти фунтов типографского шрифта, двуствольный пистолет, предназначенный, по объяснению обвиняемого, также для посягательства на Священную Особу Государя Императора, в случае безуспешности действия разрывных снарядов… При обыске у Андреюшкина отобраны: 1) записная книжка, в одном месте которой Андреюшкин, между прочим, пишет: „Каждая жертва полезна; если вредит — то не делу, а личности; между тем как личность ничтожна с торжеством великого дела“. 2) Письмо, списанное Андреюшкиным, но еще не отправленное, на обороте которого оказался писанный химическими чернилами текст: „…разобрали ли мое последнее письмо. О его содержании никому ни слова… Если дело не удастся в течение этих трех дней (до 3 марта), то или отложим, или поедем за ним“».
Здесь вполне уместно привести выдержку из злополучного письма Андреюшкина, из-за которого заварилось все это дело. Тогда этот горе-конспиратор писал открытым текстом нижеследующее: «Возможна ли у нас социал-демократия, как в Германии? Я думаю, что невозможна; что возможно — это самый беспощадный террор, и я твердо верю, что он будет, и даже в непродолжительном будущем; верю, что теперешнее затишье перед бурей. Исчислять достоинства и преимущества красного террора не буду, ибо не кончу до окончания века, так как он мой конек, а отсюда, вероятно, выходит и моя ненависть к социал-демократам. 10-го числа из Екатеринодара получена телеграмма, из коей видно, что там кого-то взяли на казенное содержание, но кого, неизвестно, и это нас довольно сильно беспокоит, т. е. меня, ибо я вел деятельную переписку с Екатеринодаром и потому беспокоюсь за моего адресата, ибо если он тово, то и меня могут тоже тово, а это нежелательно, ибо поволоку за собой много народа очень дельного».