Повседневная жизнь российского спецназа
Шрифт:
19 мая 2000 г. во главе штурмовой группы Казаков участвовал в разблокировании КПП № 33 при попытке захвата его группой местных жителей. Грамотными и решительными действиями обеспечил выход и развертывание личного состава на позиции. После этого, несмотря на опасность, проявил высокое присутствие духа, вступил в переговоры, четко, грамотно и убедительно разъяснил правильную правовую позицию местным жителям, которые требовали освобождения без проверки ранее задержанных граждан по подозрению в совершении преступлений. Благодаря проявленной им высокой стойкости и выдержке, высокому
При непосредственном участии капитана милиции Казакова О. Г. на территории Октябрьского и Заводского районов г. Грозный было проведено свыше двадцати спецопераций и оперативно-розыскных мероприятий, в результате которых было уничтожено шесть подпольных мини-заводов по производству нефтепродуктов, задержано свыше десяти граждан за незаконное хранение огнестрельного оружия, выявлены и задержаны более десяти участников незаконных вооруженных формирований, уничтожено два склада боеприпасов и оружия боевиков, ликвидировано более пяти снайперских позиций. Выявлены три автомашины, находящиеся в угоне, изъято шестнадцать единиц нарезного огнестрельного оружия и три тысячи боеприпасов, в пятнадцати случаях обнаруживали и уничтожалиразнообразные взрывоопасные предметы. Разминировано семнадцать зданий и объектов, в том числе две школы, больница и три детских сада».
А день 4 июля выдался спокойным.
Вечером к собровцам заглянули знакомые из московского ОМОНа. Кого-то из них Олег знал, но в основном это были визуальные знакомства.
Полное людей и сигаретного дыма темноватое помещение. Качающийся на неустойчивых ножках крашеный кухонный стол (еще предыдущая группа его где-то раздобыла). Стол застелен «Ставропольским вестником». Водка по кружкам с отбитой по краям эмалью. Консервные банки. Вдоль стен железные двухъярусные койки.
Рядом с Олегом на койке сидел рыжеватый, веснушчатый омоновец. Он пригибался, чтобы не упираться головой в верхнюю койку. Поглядывал на Казакова и улыбался. Он, кажется, был настроен поговорить.
От усталости и измотанности Олега тоже тянуло на разговор. Прошедшие два месяца командировки давали себя знать. Напряжение, невыносимое напряжение. Его хотелось разрядить разговором о родных людях, о бытовых мелочах.
Игорь, так звали омоновца, был моложе Олега и больше слушал, чем говорил.
— Так ты майор или капитан? — не понял Игорь.
— В апреле приказ пришел на майора, а сюда еще капитаном поехал. Двенадцатого апреля как раз день рождения был. Звание вроде как к рождению, — улыбнулся Олег.
— И сколько стукнуло?
— Тридцать один. Четвертый десяток пошел. Не так уж много, а целая жизнь. Столько всего было. Столько успел. И жена есть, и свой дом, и двое сыновей. Все сделал. Теперь только осталось жизнью наслаждаться.
— А дерево? — лукаво посмотрел Игорь на Олега.
— Что дерево?
— Дерево посадил? Ну, говорят же: построить дом, родить сына…
— А, ну да. И деревья сажал, в училище. Елочки.
— Ты какое заканчивал?
— Новосибирское.
— Так ты из Новосибирска? — чему-то удивился Игорь.
— Нет. Из Тогучина. Это Новосибирская область.
— Да знаю я, знаю. Мы с тобой земляки. Я из Бердска. У вас река Иня, а у нас Бердь. Знаешь?
— Конечно. Вот тебе и раз! Куда нас занесло. А у меня в Тогучине мать и сестренка, Лариса. На пять лет меня младше, — заулыбался Олег.
— У меня тоже в Бердске вся родня. И батя, и мать. А ты давно оттуда?
— Да уж десять лет, как училище закончил. В софринской бригаде служил. Я в девяностом закончил. Мать все боялась, пока я учился, что в Афганистан пошлют. — Олег снова улыбнулся, вспомнив мать.
Улыбка у него скромная и добрая. Редко такую искреннюю чистую улыбку увидишь.
— Афганистан! — усмехнулся Игорь. — Сколько еще всего было. Карабах, Абхазия, Приднестровье, Чечня.
— Да, — кивнул Олег.
Их негромкие голоса периодически перекрывали смех и возгласы сидевших за столом бойцов.
— Кто-то говорил, что к герою тебя представляли.
Олег с недоумением поглядел на Игоря. Выходит, не так уж они и не знакомы. Слухи, особенно в замкнутых коллективах, — сильная вещь.
— Орден Мужества я получил, — пожал плечами Олег. — В девяносто шестом.
— А где ты в девяносто шестом был?
— В девяносто пятом, — поправил Олег. — Около Бамута, — он замолчал.
Олег не любил рассказывать про свои бои. И вспоминать было тяжело, и вроде как бахвальство.
Из наградного листа:
« С 7 по 8 апреля Казаков участвовал в штурме Самашек. 14–18 апреля 1995 года при проведении специальной операции в районе н. п. Бамут Чеченской Республики Казаков попал со своим подразделением в окружение и, ведя неравный бой с превосходящими силами противника, израсходовав почти весь боекомплект, неся потери, вызвал огонь минометной батареи на себя. Мобилизовав личный состав, капитан милиции Казаков прорвался через боевые порядки боевиков, вынеся с собой убитых и раненых. Огнем минометной батареи банда боевиков была практически уничтожена».
…Тогда, в девяносто пятом, тоже была весна и тоже была война.
Олег со своим подразделением попал в окружение в районе Бамута.
Все войны нелепы сами по себе, и та — не исключение. То, как ее освещали в прессе, позор для журналистов. Правдивые статьи были редкостью.
А военные делали невозможное. Не хватало боеприпасов, продовольствия…
Листопад. Весенний листопад из зеленых молодых листьев, сбитых пулями и осколками.
Боекомплект израсходовали. Сергей, прапорщик, за лямки бронежилета оттаскивал в укрытие раненого бойца. Тот матерился от боли и беспомощности и пытался помочь, упираясь руками в землю. Ноги волочились, перебитые осколками и окровавленные.
«Сфера» с головы Сергея слетела и покатилась по земле. Удар пули она приняла на себя, но Олег видел, что затылок у прапорщика разбит и по шее стекает кровь. Сергей только пригнулся ниже, но продолжал тянуть раненого в сторону полуразрушенной кирпичной кладки стены старого дома.
Там уже были еще трое раненых и убитые. Один — прапорщик Дмитриев, он и двух месяцев не успел прослужить в бригаде. Кто второй, Олег не видел, видел только его ботинки. Подошвы с налипшими на них грязью и соломинками. Ботинки были неподвижны. По этим ботинкам Казаков и догадался, что боец мертв.