Повседневная жизнь Японии в эпоху Мэйдзи
Шрифт:
Разгорались дискуссии, предметом которых была переоценка всего «азиатского» и «японского». Теперь Японию волновало не только собственное будущее, но и будущее всей Азии, в которой она, как наиболее промышленно развитое государство, заняла место защитника азиатской культуры от посягательств европейцев. Создавались многочисленные общества, такие как «Кэнъюся» и «Минъюся», не только объединяющие молодежь, но и высказывающие новые соображения в газетах «Кокумин но Томо», «Ниппондзин» (Японцы)и в других, менее значимых, которые читали и с жаром обсуждали множество людей, особенно в городах, в университетах и в школах. Среди читателей было также немало женщин. Анализ политических и исторических событий, проекты реформ, изучение старых японских трудов и перевод иностранной литературы, различные суждения о произведениях искусства и о книгах, умеренный популизм и социализм — все было направлено на поиск нового, типично японского «духа», прежде всего «восточного» или «азиатского». Три работы Окакуры Какудзо (1862–1913), писателя и критика, считавшегося в Японии иностранцем (он свободно владел английским языком и создавал на нем свои произведения), подводят итог новым веяниям. В этих трех книгах — «Идеалы Востока», «Пробуждение Японии» и «Книга о чае» — писатель старается показать, что в некоторых областях жизни, особенно в культуре, Япония достигла высот, недоступных Западу:
Итак, «новая Япония» требовала не только обновления в литературе, искусстве политики, но равным образом обновления качества мышления. Происходила настоящая «духовная революция».
В области религии наблюдались свои изменения. Если в начале эпохи Мэйдзи буддизм едва ли не подвергался гонению, а предпочтение отдавалось синтоизму, ставшему государственной религией, то теперь буддизм вновь вошел в моду, поскольку являлся наследием азиатской культуры. Инуэ Тэцудзиро (1855–1944), известный писатель и философ, сделался одним из самых страстных его защитников и сторонником доктрин буддийских сект Сингон и Тэндай, «пан-рационализма» Гегеля. По мнению Миякэ Сэцурэи (I860–1945), учения Лао Цзы и Чжуан Цзы сближались с философией Шопенгауэра, так что в работе «Гаккан Тёкэй» (Личные взгляды), опубликованной в 1892 году, он попытался на основании этих работ создать оригинальную японскую философию. В это же время другой мыслитель, Ониси Хадзимэ (1864–1900), критикуя взгляды Миякэ Сэцурэи, старался приблизиться к Канту, утверждая, что христианство можно «японизировать» и в этом случае оно будет приемлемым, даже желательным, поскольку сможет вдохнуть в Японию новую духовность и мысль.
Однако все эти тенденции, проповедовавшие новое сознание, но пренебрегающие социальным и политическим аспектами жизни в пользу культуры, не могли долго существовать, потому что события на международной политической арене вынуждали обратиться к более насущным и актуальным проблемам. «Молодежь Мэйдзи» старела и внезапно обнаруживала, что столкнулась с суровой реальностью, что начинается война с Китаем, на которую в интеллектуальных кругах Японии, все еще ориентированных на исследования внутри страны, носящие скорее теоретический, чем практический характер, внимания обращали мало. Литература периода японско-китайской войны не отражает существенных изменений в образе мыслей. Лишь после завершения конфликта японское сознание пробудилось для своего рода интернационализма. Нельзя было ограничиваться рассуждениями о положении и о проблемах Азии, ведь присутствие европейцев заставляло все сильнее почувствовать, что Японии, несмотря на победу, не выжить, если она не станет сильнее в политическом и в военном отношении. Вот что сказал Такаяма Тогю (1871–1902), один из наиболее знаменитых философов своего времени: «Часть народа поверила в свои силы после победы в японско-китайской войне. Но на самом деле, это чувство происходит из патологического мышления, характеризующегося самопочитанием и ненавистью ко всему иностранному. И это прискорбно. Но в то же время благодаря этой войне японцы узнали географию Ляодунского полуострова, ознакомились с политической ситуацией на Дальнем Востоке и общими настроениями, преобладающими в мире. Они осознали, что народ-победитель сейчас куда более уязвим, чем это было раньше. Растаяла эйфория от победы, японцы пришли в ужас, задумались над положением вещей и над тем, каково место их страны в мировом пространстве. Из этих сомнений и родился «японизм»». Совершенно очевидно, что события в стране привели к своего рода национализму, так что кое-какие мысли Такаямы Тогю пересекаются с идеями Ницше: «Есть лишь два способа стать великим: первый — реализовать свое убожество, второй — свое величие… Чтобы остаться человеком и, вместе с тем, быть богом, надо поверить в собственное величие».
Социализм и культ государства
После японско-китайской войны 1894–1895 годов ухудшение социальных условий в Японии с каждым днем становилось все более очевидной реальностью. После промышленного роста, обусловленного увеличением числа заводов, производящих вооружение, и после обеднения рабочего класса, последовавшего за скачком цен, наступило разочарование, вызванное потерей того, что большинство японцев считали законной компенсацией за военные расходы. Повсюду в стране происходили движения рабочих, сопровождавшиеся забастовками.
Идеи социализма достаточно давно бродили в умах представителей молодой интеллигенции, а в 1881 году Кодзаки Хиромити в «Рикуго-дзасси» была изложена теория Карла Маркса. В это время социализм был мало известен в Японии, хотя отдельные писатели и философы, путешествуя за границей, собрали несколько работ на эту тему. Постепенно социалистические идеи укрепились в сознании людей благодаря различным статьям, время от времени публикуемым в литературных газетах типа «Кокка Гаккай-дзасси» ( Национальная академическая газета) в 1888 году. Стали собираться общества, объединявшие тех, кто заинтересовался изучением философии социализма и возможностью решить с его помощью социальные проблемы Японии. Интересно отметить, что наиболее рьяные приверженцы этого учения появлялись среди христианской элиты, и первые собрания «социалистов» проходили в 1898 году в Токио в помещении, предоставленном унитарной церковью. Большинство членов этого общества стали позднее «духовными наставниками» движения социализма: Абэ Исоо, Катаяма Сэн, Котоку Сюсуй, а позднее — Утимура Кандзо, являвшийся главой газеты христианского толка «Токио Докурицу-дзасси» (Независимая газета Токио).Все эти объединения, так же как и те, которые возникали в крупных промышленных городах, всегда или почти всегда состоявшие из христиан или сторонников этой конфессии, одновременно вдохновлявшихся несколько романтическими идеалами в духе Байрона и гуманистическими идеалами христианства, довольствовались изучением теории и дискуссиями. Лишь когда социальные условия в Японии стали ухудшаться, они перешли от теории к практике. Несколько довольно робких попыток выразить социальный протест вызвало открытие в Сайтаме в 1899 году квартала проституток, который «оскорблял личное достоинство трудящихся». Это привело к общеяпонскому движению против организованной проституции, и лишь после этого действия социалистов стали более четкими и заметными. В 1901 году на свет появилась социал-демократическая партия, но в тот же день полиция объявила о ее роспуске. «Социалисты» — интеллигенты во главе с Абэ Исоо создали «Социалистическое общество», голосом которого стал «Хэймин симбун» (Народная газета),основанная Котоку Сюсуй и Сакаи Тосихико в 1903 году. В это же время появляется «Антология социализма» Кодамы Кагаи, работа, еще окрашенная в романтические тона, что, впрочем, не спасло ее от цензуры. Несмотря на все препятствия, социалистические идеалы находили своих сторонников в эрудированных кругах, среди любителей поэзии, для которых поэтическая газета «Миодзё» (Утренняя звезда) — стала звездой путеводной. Большинство
«У меня в голове безнадежно смешались традиционная верность японским правителям, мысли, навеянные христианством, учение об эволюции и концепции утилитаризма. Я был абсолютно сбит с толку. Одни учения казались мне вполне согласующимися друг с другом, тогда как другие, казалось, вступали между собой в жесткое противоречие. Именно в этот момент я услышал зов социализма, который стал для меня тем, чем становится глоток воды для человека, умирающего от жажды… И в то же время, основываясь на своем социализме, я связывал воедино теории о правах людей и конфуцианство».
Что до Котоку Сюсуй, то он, ознакомившись с работами западных социалистов, сделался убежденным демократом и учеником Накаэ Тёмина, произведение которого «Сансуидзин кэйрин Мондо» (Вопросы и ответы о Государстве: беседа трех пьяниц)оказало на него сильное влияние. Накаэ Тёмин (1847–1901) пришел к социализму через материализм, о котором он имел несколько устаревшие представления, сходные с представлениями энциклопедистов XVIII века во Франции. Накаэ Тёмин был идеалистом, проповедовавшим разоружение всех стран и даже одобрявшим падение государства, если это могло способствовать делу мира. Он противопоставлял «человека разумного», пацифиста герою-завоевателю, признавая в то же время, что невозможно рассматривать одного без другого, и обращая пристальное внимание на политические события в Европе и в Азии. Он нападал на способы ведения политики в Великобритании и Германии, потому что они, если это было необходимо для страны, могли привести к войне, то есть (по его мнению) к катастрофе, и жестко критиковал умонастроения, господствовавшие в Японии после победы 1895 года, утверждая, что они неизбежно завершатся империализмом. Однако после поездки в Америку, где он имел тесные контакты с анархистами, он кое в чем пересмотрел свои позиции и с тех пор ратовал за революцию. «Не существует, — писал он (незадолго до казни в 1911 году по подозрению в участии в заговоре против императора), — иного пути достичь цели социализма, кроме пути, предполагающего объединение трудящихся в прямом и решительном действии… ибо давлением на парламент невозможно добиться настоящей социальной революции».
Принципиально иной была точка зрения Утимуры Кандзо (1861–1930), хотя он и не относился враждебно к взглядам Накаэ Тёмина. Кандзо полагал, что единственная философия, способная остановить войну и империализм, это философия христианства, основанная на любви ко всему миру и на пацифизме. Несмотря на свои убеждения, он разделял экспансионистские взгляды на благо Японии: «Если, подобно Аристиду, Цинциннату, герцогу By государства Чжу в Китае и другим доблестным мужам прошлого, мы желаем занять азиатский континент, чтобы прекратить войны, мы можем надеяться на осуществление великого принципа мировой державы».
Накануне Русско-японской войны среди социалистов наметились различия. В то время как Котоку придерживался бескомпромиссного пацифизма, христианин и патриот Утимура занял более гибкую позицию. «Я убежден, — писал он в 1903 году, — что, вступая в войну против России, мы вступаем на путь, ведущий к уничтожению Японии. Тем не менее, если народ хочет этой войны, для меня не является более возможным настаивать на обратном. Но мне кажется, что я предам свой долг патриота, не высказав того, что я думаю как философ…» Позднее он суммировал свои размышления в следующих словах: «Я почитаю и нежно люблю два слова, которые начинаются с буквы «J». Первое — Иисус (Jesus), второе — Япония (Japon)», повторяя идею, уже высказанную в своей книге «Сицубо то Кибо» (Отчаяние и надежда), опубликованной в 1903 году. Сторонник развития Японии с помощью технических средств и идей Запада, Утимура считал, что Япония — естественный посредник между христианской Америкой и буддийской Азией и что ее миссия — пробудить Китай и принести мир на Восток, даже если для этого она должна будет действовать как завоеватель: «Мы противостоим этому полю битвы в качестве спасителей Азии». Произнося это, Утимура был ближе к японскому идеалисту-христианину, чем к социалисту. Его взгляды широко разделял замечательный писатель и оратор Киносита Наоэ, автор произведения большой значимости «Хи но Хасира» (Искра пламени).Сторонник «активной» теории социализма, он, кроме того, высказывал идеи, свойственные христианству. Уже в 1905 году, перед прекращением выпуска «Хэймин симбун», он предвидел отделение христианского социализма от социализма, основанного на историческом материализме. Этот раскол действительно произошел в 1907 году после Русско-японской войны. Но Киносита Наоэ утверждал, что следует не просто отказаться от чисто христианских мыслей, но изменить их так, чтобы объединить западные и восточные идеи. Это делалось с целью очистить умы молодых людей, очарованных идеалами социализма и отказывающихся от тезисов христианства, желающих прежде всего мира души, но между тем делающих все, чтобы быть добрыми патриотами, что на первый взгляд нельзя было примирить.
В этом хаосе чувств начала развиваться новая концепция «государственного социализма». До того времени интеллигенция игнорировала государство, реалии его жизни, чтобы посвятить себя более широким идеалам практически всемирного масштаба, но в то же время пренебрегала Японией и, таким образом, жила двойными страндартами. В адрес общественных деятелей слышались упреки в индивидуализме, и Исикава Такубоку писал: «Нас, молодежь эпохи Мэйдзи, воспитали быть полезными. Наша цель — улучшить состояние нового общества Мэйдзи, созданного руками наших отцов и старших братьев…» Итак, цель, казалось, не была достигнута, мнения разделились, и образовалось по меньшей мере три тенденции: национализм, социализм и индивидуализм, причем все это смешивалось с весьма противоречивыми по своей природе христианскими и конфуцианскими убеждениями. Этих тенденций придерживались не все. Индивидуализм был в большей мере присущ молодежи, занятой поисками собственной личности, социалистические взгляды разделяло меньшинство теоретиков, а «японизм» или национализм, не слишком популярный среди интеллигенции, воспринимался как стремление политиков, находящихся у власти, удовлетворить нужды страны. Для этого они использовали поддержку народа и почти не соприкасались с философскими движениями образованных кругов или с более или менее метафизическими исканиями и сомнениями некоторых поэтов.