Повседневная жизнь жен и возлюбленных французских королей

Шоссинан-Ногаре Ги

Все поражало неповторимостью в этой великой актрисе, превратившейся в законодательницу мистификаций. Ей помогала сама природа, сохранив ее свежесть в том возрасте, когда другие сверстницы давно вынуждены отказаться от любовных услад. Она же продолжала оставаться сияюще прекрасной. Когда двадцатилетний дофин Генрих пленился этой очаровательной сорокалетней женщиной, трон еще занимал Франциск I. Двор, где Диана состояла фрейлиной при королеве, не отличался ни строгостью нравов, ни целомудрием. Удовольствия сменялись удовольствиями, сам Франциск I подавал пример царившим там вольным нравам. Он с готовностью щеголял своей любовницей, герцогиней д'Этамп, которая — вот ирония судьбы — была на десять лет моложе фаворитки дофина. Питая пристрастие к рыцарским подвигам, с головой, набитой образами куртуазной любви, легендарными любовниками, неприступными дамами и их платоническими рыцарями, которые совершали подвиги во имя избранницы своего сердца, Генрих осуждал дебоши собственного отца и под руководством Дианы вел войну с его влиятельной дамой. У обоих имелись конкретные причины ее опасаться: эта выскочка своими интригами добилась отставки коннетабля де Монморанси, их друга и главной опоры при дворе.

Окружение Генриха неизменно подчеркивало контраст между эпической добродетелью дофина и разнузданностью короля, между скромной стыдливостью Дианы и похотливым бесстыдством герцогини д'Этамп. Мифология придавала этим противопоставлениям всю мощь античной символики. Диану де Пуатье сравнивали с Дианой-Артемидой, непорочной богиней, изгонявшей зло, а герцогиня д'Этамп, наделенная чертами Венеры, олицетворяла сладострастие и плотскую чувственность. Состоявшие на жалованье у дофина песнопевцы изощрялись на эту тему, и один из них, Франсуа Абер (после восшествия Генриха II на престол он сделался его официальным придворным поэтом) в 1545 году выдумал аллегорию, которая через несколько

лет получила распространение, дополнилась и сделалась крайне необходима в устремлениях той, которая, сознавая свою ответственность, превратилась в героиню ею же созданного мифа и ради успеха этого мифа не пренебрегала ничем. Творение придворного поэта Абера соединяло в себе несколько жанров: более или менее клеветнический памфлет против возлюбленной старого короля, элегическая апология назидательной красоты будущей монархии, а также пророческое провозглашение пришествия божественной мудрости и скорое завершение правления Франциска I:

Поистине, живет еще Венера среди нас,

Богиня — почести ей воздают большие.

Она, при попустительстве небес

Свой челн в просторы моря направляя,

Республике прядет большую месть.

Но день грядет, и будет уничтожена Венера,

На трон ее Диана богоданная воссядет,

И добродетель воссияет на земле. [36]

36

Цит. по: Е. Bourciez, Les Moeurs poliers et la littйrature de cour sous Henri II, а также: Franзoise Bardon, Diane de Poitiers et le mythe de Diane, PUF 1963, на чей убедительный и исчерпывающий анализ автор во многом опирался.

Приведенное стихотворение — не более чем черновой набросок идеи, которая со временем будет отшлифована и усовершенствована, восхваления и превозношения фаворитки, провозглашения ее небесным явлением. Фаворитка сама вдохновенно культивировала эту идею, широко используя смуты, корысть и интеллектуальные запросы эпохи. Гениальная выдумка отнюдь не была грубоватой шуткой, и если не рассматривать ее как меру степени доверия со стороны публики, то, во всяком случае, ее можно расценить как свидетельство изобретательности тех, кто доступными им средствами распространяли феерию спектакля, где алхимией красноречия, волшебной сказкой живая богиня — наставница нового короля — сулила ему божественные ласки и неземное блаженство.

Когда в 1547 году умер Франциск I, Генриху II исполнилось двадцать восемь лет, а его возлюбленная Диана де Пуатье приближалась к своему пятидесятилетию. Это походило на чудо; однако богатая и яркая натура, привычка принимать холодные ванны, активный образ жизни и здоровье великой Дианы-охотницы в какой-то мере объясняют, почему ей удалось так сохранить, несмотря на возраст, всю прелесть молодости, живость, свежесть и обольстительность, которые удерживали Генриха в течение всей его жизни в плену этой непреодолимой страсти. До встречи с дофином в 1538 году Диана вела при французском дворе неприметную жизнь добродетельной дамы из свиты королевы. Выданная в пятнадцать лет замуж за старика, Луи де Брезе, великого сенешаля Нормандии, оставившего ее вдовой в 1531, она тихо и благонравно жила в доме Элеоноры Австрийской, второй жены Франциска I, и слухи о том, что она являлась наложницей короля-волокиты, по всей видимости, весьма спорны. Соленые шутки Брантома и романтическая прихоть Виктора Гюго во многом способствовали укреплению малоправдоподобного мнения, основанного лишь на поэтической вольности. Но сказки, особенно если они хорошо поданы, имеют долгую жизнь. Словом, вот как обстояло дело. Скомпрометировавший себя в заговоре коннетабля де Бурбона, отец Дианы де Пуатье был приговорен к смерти. Чтобы спасти родителя от эшафота, его дочь отдалась Франциску I, а тот в награду помиловал несчастного. Отец Дианы, если верить Брантому, воскликнул при этом: «Да хранит Бог прекрасную задницу моей дочери, которая сослужила мне такую хорошую службу». Виктор Гюго тешился этой историей. В его романе «Король забавляется» Диана выведена девственницей, и именно свое целомудрие она с готовностью предлагает королю. В действительности этой невинной девушке в то время было двадцать семь лет, и она уже двенадцать лет жила с мужем, и именно ее муж, Луи де Брезе, добился пощады для своего тестя. Она долго оставалась добродетельной вдовой, и ее близость с Генрихом продолжительное время ограничивалась восхищенным почитанием со стороны дофина, а Диана магически подчинила Генриха в духовной сфере и в быту. Это руководство имело счастливое продолжение. Угрюмый, по мнению света, принц настолько благоговейно относился к этой даме, захватившей все его мысли, что покинул свою жену, Екатерину Медичи, и рисковал остаться без наследника. Диана уговаривала его со всей убедительностью, которую могла вложить в свои настоятельные просьбы, вспомнить о супружеских обязанностях, и так на свет появился Франциск II. Эта роль гордой и осторожной наперсницы, бескорыстной и великодушной советчицы не позволяла обнаружить ни преступных связей, ни дурных намерений у добропорядочной служанки, каковой выставляла себя Диана. Она хотела, чтобы в обществе ее считали добрым гением молодой четы, авторитетной наставницей и безупречной воспитательницей будущего государя. Без сомнения, верно, что долгое время она сопротивлялась настойчивым домогательствам влюбленного юноши. Но рыцарское отношение не предписывает плотского воздержания, и он жаждал более конкретного удовлетворения. Красавица уступила ему, когда, еще в бытность свою дофином, Генрих гостил у своего друга Монморанси в великолепном замке д'Экуэн, который коннетабль недавно выстроил, чтобы проводить там свой досуг, вызванный отставкой при дворе. В изящной поэме, адресованной возлюбленному, Диана воспела страсть, покорившую женщину не первой молодости:

Амур однажды утром преподнес

Мне в дар букет прекрасных алых роз.

Представьте, аромат любви —

Диана пала без борьбы.

Известны вам и день, и час

Того, о чем веду рассказ.

Но прекрасная Диана-охотница слишком дорожила своей честью и идеальной репутацией, чтобы смириться с малейшим позором, и поэтому двое любовников умело скрывали свои отношения, напустив столько тумана и обратив все в такую мистификацию, что многие в течение долгого времени продолжали считать их отношения целомудренными и платоническими. Венецианский посол не сомневался в этом.

«Принцу двадцать восемь лет, — писал он Светлейшей Республике, — он совершенно не питает склонности к женщинам, своя его вполне устраивает. Для беседы он предпочитает общество вдовы сенешаля Нормандии (Диану де Пуатье), сорока восьми лет. Он испытывает к ней истинную нежность, но полагают, что их отношения лишены сладострастия, как отношения матери и сына. Говорят, эта дама наставляет, направляет и консультирует господина дофина, именно она вдохновляет его на все достойные поступки, и ее участие имеет поразительный эффект». [37] Придя к власти, Генрих II позволил возлюбленной осуществлять полный контроль над делами королевства. Никогда в истории этой монархии никакой фаворитке не удавалось достичь обольщением или авторитетом такого абсолютного и эффективного воздействия на особу короля, а тем более убедить иностранных государей в своем всемогуществе. Послы адресовали ей свою корреспонденцию, и она переписывалась с самим папой. Король ничего не предпринимал, не посоветовавшись с ней. На самом деле она была орудием в руках соперничавших между собой из-за расположения Генриха группировок, но ловко лавировала между ними, покидая одну, блокируясь с другой, следуя только собственной выгоде, стремясь сохранить под своим контролем решения короля и не утратить его доверия. Как только Генрих стал королем, он вспомнил своих старых друзей и повелел вверить Монморанси высший государственный пост. Диана не возражала против такого решения, ибо выбор этого человека наилучшим образом соответствовал ее собственным интересам, и она поддерживала коннетабля — он не внушал ей опасений. Однако вскоре она решила, что Монморанси забрал слишком большую власть и недостаточно считается с ее мнением. Она попыталась создать для него конкурента. Лотарингский дом пользовался расположением короля и благоволил к ней. Она добилась назначения кардинала Шарля Лотарингского на пост главы личного королевского Совета, а чтобы узы признательности стали еще крепче, выдала свою младшую дочь, Луизу де Брезе, за Клода Лотарингского, герцога Майенского. В то время она еще не стала абсолютной хозяйкой желаний короля, потому что, несмотря на ее просьбы, Генрих отказался ввести де Майена в свой Совет. Но ей удалось получить удовлетворение в другом, добившись для своего второго зятя, Робера де Ла Марка, должности

маршала Франции. Ее чарующее обаяние, сноровка, весомые доказательства монаршего внимания, а Генрих на них не скупился, каждый день доставляли ей новые симпатии, и число ее приверженцев возрастало. Одним из самых знатных ее сторонников стал кардинал дю Белле, глава Священной Коллегии (собора кардиналов), не преминувший расхвалить фаворитку папе. Павел III также отнесся к ней приветливо, хвалил и рекомендовал нунцию пожелать ей счастья за «ее набожность, благочестие и выдающиеся услуги, которые она оказала Святому Престолу при французском королевском дворе». [38] Тем не менее не все одинаково относились к абсолютной власти, которой Диана при поддержке Лотарингского дома обладала практически безраздельно. Посол Козимо Медичи в Париже считал ее влияние фактом прискорбным и гибельным. «Не следует, — писал он, — выдавать черное за белое в отношении высокого положения и всемогущества этой женщины. Она ведет себя таким образом, что нам остается лишь сожалеть о мадам д'Этамп». [39] Монморанси также имел все основания сетовать на свою судьбу. Его влияние уменьшалось пропорционально возрастанию доверия к Ло-тарингскому дому и ближайшему окружению. Монморанси замыслил интригу, чтобы избавиться от Дианы и ее сторонников, а себе вернуть доверие короля. Дело касалось одной из придворных комбинаций, этих малых дворцовых революций, в ходе которых ловким людям с помощью женщин, всегда соглашавшихся в них участвовать, удавалось подчинить короля своей воле и добиться его благоволения. При дворе находилась одна очень красивая молодая женщина, Мери Флеминг, гувернантка Марии Стюарт, маленькой шотландской королевы, которая воспитывалась при французском дворе и должна была стать женой будущего Франциска П. Монморанси без труда убедил Мери соблазнить короля, следствием чего стала краткая галантная связь между ними; для ее пресечения Диане пришлось употребить всю свою волю и хватку, воздающую честь ее таланту. Монморанси проиграл, а Диана вновь вернула утраченные позиции. Начиная с 1550 года она заправляла министерствами как великий всевластный визирь, ведала назначениями, смещениями и вообще всеми делами, словно государственный премьер-министр. Она утвердила нового казначея л'Епарня, полностью ей преданного. Когда она сочла, что хранитель печати [40] Франсуа Оливье выказывает недостаточное усердие и нерешительность, она поставила на его место Жана Бертрана, верного человека, на которого могла положиться. Все ей удавалось.

37

Описание Марино Кавалли, 1546 г., в кн.: Relations des ambas-sadeurs vйnitiens sur les affaires de France au XVI-e siиcle, recueillies et traduites par M. N. Tommasco, Paris, Imprimerie nationale, 1838,1.1, p. 287.

38

Цит. по: A. Thierry, Diane de Poitiers, p. 84.

39

Цит. по: Desjardins, Nйgotiations de la France avec la Toscane, t. III.

40

Хранитель печати — во Франции государственный канцлер, министр юстиции.

В наши задачи не входит подробное рассмотрение дальнейшего роста влияния этой женщины, действовавшей с неизменной ловкостью вплоть до трагической смерти короля. Следует напомнить, что ее влияние не ограничивалось только внутренней политикой, но распространилось буквально на все, в том числе на международные отношения. Невольно оказавшись втянутой в войну, угрожавшую ее землям, зависимым от Лотарингского дома, после поражения под Сен-Кантеном она сблизилась с Монморанси и партией мира. Папа, став отныне миролюбивым, не преминул привлечь ее на свою сторону, он обнадеживал Диану тысячью способов, елейно соблазнял, умоляя употребить на Генриха II все ее влияние. «Это ваша обязанность, возлюбленная дочь наша, — писал он ей, — всеми силами поддерживать христианнейшего короля в предначертанном Нами деле». [41] Подгоняемая святым отцом и Монморанси, Диана посоветовала Генриху подписать Като-Камб-резийский мир (3 апреля 1559 года), благополучно завершивший итальянские походы, которые за шестьдесят лет доставили столько горя. Этот мир упрочил границы на севере и на востоке и закрепил за Францией Кале и Три Епископства. [42] Этот мир не был делом рук ни Лотарингского дома, ни Екатерины Медичи, с сожалением наблюдавшей за исчезновением всякой надежды на покорение Италии. Однако королева отомстила Диане жестокими словами, разглашенными герцогом Феррарским, Альваротто. Застав однажды Екатерину с книгой в руках, фаворитка с улыбкой спросила ее, что она читает. Высокомерная королева сухо ответила: «Я читаю историю Франции и нахожу неоспоримые свидетельства того, что в этой стране блудницы всегда управляли делами королей».

41

Архив Ватикана, цит. А. Тьери, с. 114.

42

Мец, Туль и Верден.

Власть Дианы де Пуатье над Генрихом II проявлялась также и в той области, где ее вмешательство было неуместно и где оно возымело пагубные последствия. Она открыто спекулировала религиозной ортодоксией короля, внушая ему ненависть к протестантам, побуждая преследовать их — с постыдной целью обогатиться за счет ограбления. Естественно, папство оказало ей поддержку в этом направлении, и нунций с восхищением писал: «Мадам герцогиня де Ва-лентинуа (такой титул носила Диана) при этом дворе много содействует делам религии и Святой Римской церкви. Она ведет ожесточенную борьбу против вероотступников и прилагает все силы, чтобы они понесли кару и наказание за свои грехи». Это заметное рвение и фанатичные гонения объяснялись недостойной причиной. Алчность гораздо в большей степени, нежели благочестие, толкала ее на неистовства против гугенотов. Аппетиты Дианы были огромны, ее жадность не отступала ни перед какими низостями. Не удовлетворяясь получением от короля роскошных подарков, замка Шенонсо, великолепного поместья Анет, ненасытная герцогиня де Валентинуа присвоила себе с беспримерной алчностью все конфискованные земли осужденных протестантов и стала самым богатым частным лицом в королевстве. После смерти Генриха, последовавшей в 1559 году и ознаменовавшей конец и ее правления, и ее амбиций, ей удалось удержать свою огромную собственность, за исключением замка Шенонсо (впрочем, за него она получила достойную компенсацию). Ей минуло уже шестьдесят лет, но она ничуть не утратила своей красоты и поразительной молодости, сохранив ее до конца жизни. Она умерла в результате падения с лошади в возрасте шестидесяти шести лет. Брантом видел Диану за несколько месяцев до смерти и поразился ее удивительной красоте, которая, по его словам, «не встречает такого бесчувственного сердца, чтобы оно осталось равнодушным». Она была «столь же прекрасна лицом, столь же свежа и привлекательна, как в тридцать лет: она пользовалась любовью и преклонением одного из наиболее великих и доблестных королей этого мира. Я могу сказать откровенно, не нанеся ущерба красоте этой дамы: ведь все дамы, почтенные любовью великих королей, отмечены совершенством, которое почиет в них и заставляет их любить. Воистину, красота, дарованная небесами, не изливается на полубогинь». [43] Совершенство, небесная красота, божественность… Язык Брантома бессознательно рисует аллегорические образы, вписанные Генрихом и Дианой в полумирскую, полусвященную легенду, которая усилиями облеченных их доверием поэтов и художников попыталась выступить «посредницей» между светским и духовным миром. Ибо великие усилия гордой фаворитки и ее рыцарственного обожателя привели к созданию особой мифологии, которая, сохраняя многие двусмысленности, сакрализовывала образ королевской любовницы и тем самым ускоряла процесс героизации короля и способствовала почти что богоявленческому возвеличиванию его персоны.

43

Les Dames galantes, йd. M. Rat, Gamier, p. 222.

Разумеется, небесные светила, особенно солнце, издавна, по крайней мере со времен Карла V, ассоциировались с божественным характером королевской власти, что вызвало появление особой символики и метафор, обогативших образ монархии. Но лишь при Людовике XIV произошла полная идентификация мира небесных светил и местной божественности славного монарха. Между тем Диана де Пуатье и Генрих II своей идиллией, перемещенной в обожествленный мир любви героя и его небесной возлюбленной, установили тот фундамент, на каком впоследствии выросло здание божественного королевского апофеоза. Диана, возведенная в ранг бесстрашной богини из высшей иерархии Олимпа, не только доставляла своему царственному любовнику райское блаженство, но подняла его к небесам, наделила своей мудростью и позволила разделить сияние и блеск божественного разума. Диана превыше всего дорожила собственной красотой, считая себя совершеннейшей из дочерей Евы. В своем имении и святилище Анет она царила над возвышенными душами и над очарованным королем под звуки лиры Аполлона — созидательница сияющего и духовно возрожденного общества, освобожденного от злых сил, где торжествуют справедливость и мир.