Повстанцы
Шрифт:
— Не тот ли это славный племянник, про которого ты мне рассказывал? Действительно, действительно: паренек — клеверок, на полях землероб.
Пятрас сразу же подметил: паныч не таков, как прочие паны, которых доводилось видеть до сих пор. Разговаривал он немного иначе, чем местные люди, но зато и не так, как паны из поместья, которые в кои-то веки раз обронят слово-другое по-литовски. Паныч с первого взгляда понравился Пятрасу. Заметив, как заинтересовался незнакомцем племянник, и отзываясь на слова паныча, дядя произнес с уважением:
— Это, Пятрас, пан Акелевич. Пишет
Пятрас с еще большим удивлением глядел на дяди-ного спутника и не знал, что сказать, но паныч снова звонко рассмеялся:
— Да потому, Стяпас, что я и сам из простых. Только из-за панов назвал себя Акелевичем. А по правде сказать, я Акелайтис Микалоюс из Чудеришкяй, мужик деревенский. Вот что я за птица!
Стяпасу все это было известно. Акелайтис хотел таким способом отрекомендоваться Пятрасу и подбодрить его. Юноша пришелся Акелайтису по душе, а от Стяпаса он слышал, что Пятрас парень толковый, трудолюбивый, смелый, любитель книг.
— Но чего же мы на дороге стоим? — спохватился Стяпас. — Ежели разрешите, пан Акелайтис, заглянули бы мы на минутку к родителям Пятраса. Я бы с братом повидался. И конь отдохнет.
— Обязательно, обязательно! — согласился паныч. — Навестим и дальше поедем.
— Кончил борозды? Проводи нас к родителям.
Пятрас решил оставить соху в поле, быстро выпряг лошадь, сел верхом. Когда бричка проезжала по деревне, многие подбегали к воротам, к окошкам, а дети стремглав, толкая друг друга, бежали вслед. Вся деревня сразу узнала, что Пятрас Бальсис привез каких-то панов.
Очень удивился Иокубас Бальсис, увидев нежданных гостей. Брат Стяпас, что же, свой человек, не какой-нибудь пан. Но второй?
Пока Иокубас здоровался с братом, во двор суетливо выбежала жена и стала звать гостей в горницу. Паныч, проворно соскочив с брички, с улыбкой поспешил к старушке.
— Не тревожься, матушка, — ласково сказал он, беря ее за руку. — Не великие мы паны. Денек на славу, пригревает… Вынесет Пятрас скамейку, и посидим на солнышке, поболтаем и дальше поедем. Путь еще далекий.
Но хозяин с хозяйкой настаивали. Как же это? Принять гостей во дворе? Это неуважение к гостям и обида для хозяев. Все зашли в избу. Под весенним солнцем изба успела нагреться, поэтому Бальсене повела гостей не на ту половину, где черные стены пропахли дымом, а на другую — где и светлее, и чище.
Войдя в светлицу, паныч сел за стол, но сразу же снова встал и, непринужденно расхаживая, разглядывал все, что казалось ему интересным. Особенное его внимание привлекла книжная полка в углу. Тут, кроме молитвенников и псалтырей, он обнаружил «Хозяйственные месяцесловы», издаваемые Лауринасом Ивинскисом, «Азбуку» Каэтонаса Алекнавичюса, «Песни светские и духовные» Антанаса Страздаса. «Сказки» и «Песни жемайтийские» Симонаса Станявичя, «Нравы древних литовцев» Симонаса Даукантаса; нашел и собственную «Азбуку», которую, видимо, недавно купили.
Пока паныч оглядывал книги, хозяева расспрашивали Стяпаса, как его здоровье, как он живет и куда едет.
— На прошлой неделе вернулся с господами из Вильнюса, — рассказывал Стяпас. —
Иокубас с женой пугливо покосились на паныча. Стяпас их успокоил:
— Ничего, ничего, они хорошие паны. И этот тоже хороший.
Акелайтис покончил с полкой и снова сел.
— Столько литовских книг в избенке у крепостного крестьянина! — восхищался он. — О, теперь я вижу, что не попусту мы хлопочем! Еще больше нужно издавать литовских книжек, нужна нам литовская газета.
Он стал серьезным, озабоченным, задумался, но вдруг снова оживился, тряхнул головой, пригладил длинные волосы и обратился к хозяйке:
— Матушка, а где же остальные ваши дети? Пусть зайдут повидаться с дядей, мы скоро поедем.
Выглянув в окошко и что-то заметив во дворе, он вышел. Пятрас с младшим братом Винцасом поил лошадь, а меньшой, Микутис, пастушонок, гонял голубей в крыши сарая. В избе стучали кросна, и два девичьих голоса стройно выводили негромко:
Ой, ткала, ткала я Тонкие полотна Бёрдом тростниковым, Челночком кленовым. Сломала я бердо, Челночок сломала, Сердца не склонила К богатому парню.Акелайтис открыл дверь избушки, и песня внезапно оборвалась.
Акелайтис подошел, пощупал ткань, нагнулся, оглядел узор.
— Ручники! Какая прелесть! — воскликнул он восхищенно.
Действительно, старшая Бальсите ткала чудесные полотенца. На фоне изогнутых, волнистых, словно струйки, мелких прожилок выступал главный узор — угловатые звезды и колечки, искусно сплетенные из мелких и крупных квадратиков и штрихов. Все было так точно подсчитано, что всякая нить ложилась на свое место и каждая долька сочеталась с другой, сплетаясь в общую картину нежной пестроты.
Акелайтис немало видел подобных рукоделий, но теперь, застав в пропитанной дымом темной избушке за чудесным тканьем простую деревенскую девушку, впервые так искренне поразился изумительному искусству литовских женщин.
— Что за красота! — повторял он, поглаживая пальцами узор. — И как вы все делаете — не ошибетесь?
Вне себя от радости, вся просветлев, Гене показывала ласковому панычу свою работу я поясняла:
— И вовсе не трудно. Только надо попасть в нить, знать, как жать на подножку, да следить за нитями. Меня мама научила. Она какой узор ни увидит, сразу же сама такой и сделает. А ткать нетрудно.