Повстанцы
Шрифт:
В холодный, ветреный день, после обеда Бальсисы — отец и оба сына — трудились на гумне и в сушильне, где еще с осени и зимы валялись ветки, солома; во дворе у заборов торчали груды мусора и сухих стеблей. Бережливый и осмотрительный старик Бальсис велел что годится — использовать для подстилки, что не надобно — сжечь.
За работой никто не заметил, как через калитку во двор осторожно проскользнули четверо дюжих мужчин. Двое жандармов остались у ворот, а два стражника кинулись в сушильню, где Пятрас, сидя на корточках, разводил огонь в печи. Не успел он оглянуться, как ему заломили руки за спину и связали веревкой. Напрасно Пятрас
Пятрас еще успел крикнуть брату:
— Беги к соседям, дай знать в Палепяй.
С палепяйским Юозасом Пранайтисом они недавно уговорились: ежели кого-нибудь схватит полиция — не поддаваться и друг друга выручать.
Жандармы сели рядом с арестованным, стражники встали по бокам повозки. Возница хлестнул по лошадям, и те шагом потащили подводу к поместью.
Винцас, задыхаясь, вбежал к Норейкам:
— Пятраса арестовали!
— Кто?! Где?! Что ты!.. — зашумело несколько голосов.
Винцас, заикаясь, рассказывал. У Норсек были еще Казис Янкаускас, Ионас Кедулис, Дзидас Моркус из Карклишкес, смелый парень, люто ненавидевший Скродского и всю его челядь.
В ту же минуту вбежала Катре. Она видела все.
Ломая руки, Катре закричала:
— Гонитесь!.. Отбейте!.. Скродский его насмерть запорет!
Все повскакали, наперебой заговорили, закричали, заспорили.
— Как отбить?.. С жандармами драться?! Одолеем ли? Они стрелять будут!.. Ребята, давайте верхами гнаться! Наперерез!.. В Карклишкес дать знать!.. Винцас, скачи в Палепяй! Дзидас — в Палепяй!.. Не поспеем — уже вечер!
Катре не отставала от Моркуса:
— Дзидас, сделай что-нибудь! Без тебя ничего не выйдет. Забирай Винцаса и Казнса, скачите в Палепяй. Пранайтис пособит. Вы ведь друзья. И другие к вам присоединятся. Скродский Пятраса ненавидит — запорет, замучает!..
Слезы навернулись у нее на глаза.
Упершись плечами в стену, Дзидас понуро уставился в землю и о чем-то напряженно размышлял, даже лоб покрылся испариной. Вдруг он поднял голову и успокоительно похлопал Катре по плечу:
— Не хнычь. Я знаю, что делать. Небось вырвем его хоть бы у самого черта из лап!
В глазах Дзидаса сверкала отвага.
— Ребята! — крикнул он, заглушая галдеж. — Времени у нас в обрез. Ежели не отобьем по дороге, так хоть задержим, чтобы попозже до имения добрались. Ночью пороть не станут, а до утра мы свое сделаем. Винцас, Казис, ну, кто там еще? Ионас! Садитесь на коней и скачите вдоль лугов наперехват. Поспеете. Пока они кругом грязищу объедут, вы — уже там. Знаете, за кустарником через канаву мостик перекинут? Быстренько его разберите. Канава полна воды. Там они и застрянут. Топоры прихватите. Живо! Прямо по лугу! Один пусть гонит в Палепяй к Пранайтису. А мы — за ними следом.
Винцас Бальсис, Казис Янкаускас и Ионас Кедулис ухватили топоры и ломы, сели на лошадей и поскакали.
Весть об аресте Пятраса уже облетела всю деревню. Народ толпился — кто возле Бальсисов, кто возле Нореек. Бабы вопили и причитали, мужчины сгрудились вокруг Дзидаса — он был известен как смекалистый
Дзидас отобрал еще пятерых охотников пешком гнаться за полицейской повозкой, не спуская с нее глаз. Кто сунул за пояс топор, кто ухватил лопату, кто — кол, и по трое с обеих сторон дороги быстро зашагали в сторону поместья.
Солнце уже близилось к закату. Как часто бывало теперь об эту пору, небо на западе стало проясняться. Сквозь бледные просветы в тучах прорывались сверкающие, как золото, зори. Подмораживало. Жидкая грязь на дороге застывала, лужицы покрывались тоненькой исчерканой ледяной коркой. Идти по обочинам становилось легче: нога не увязала и не скользила, грязь не прилипала к обуви. Шестеро мужчин быстро шагали, укрываясь за стволами придорожных деревьев, за кустарником.
Немного спустя они увидели на середине дороги повозку. Она с трудом двигалась, еле выдирая колеса из застывающей грязи. Шестеро замедлили шаг. На повозке, кроме возницы, сидели трое, еще трое шлепали по бокам.
Дзидас грозно взмахнул своей дубиной.
— Ребята, — зашептал он, — мы бы их — голыми руками!
— Чтоб только наши поспели мостик разобрать, — отозвался Норейка.
Дзидас в этом нисколько не сомневался:
— Поспеют. Верно, они уже там.
Повозка еле ползла. Слышно было, как возница ругает и хлещет коней. Двое слезли с воза, чтобы лошадям стало легче. Дзидасова шестерка остановилась под деревьями переждать, пока чужаки немного отдалятся. Дорога была совершенно пуста, завывал пронзительный ветер, на западе просветы в тучах расширились и показался красный, как раскаленный уголь, край солнца. Но на земле от этого стало еще темнее и сиротливее. Огромные черные тени потянулись по полям и лугам, а вся окрестная долина утонула в сумраке.
На повороте повозка скрылась из глаз. Шестеро снова прибавили шагу. Большак исчезал в кустарниках. Ничего не было видно, но ясно слышались голос возницы, хлопанье кнута и фырканье лошадей.
Минуту спустя крестьяне вздохнули с облегчением. Они добрались до луга, откуда под прикрытием кустов ольхи и ракиты можно было незаметно наблюдать за повозкой. Ров и мостик уже где-то неподалеку.
Внезапно из ракитного куста вынырнул Винцас Бальсис.
— Ну, как? — спросил Дзидас. — Удалось?
— Удалось, — прошептал Винцас. От волнения у него дрожали руки, сжимавшие палку.
— Сколько вас там?
— Пятеро.
— Пранайтис тут?
— Тут. В кустах, при дороге, недалеко от мостика.
Дзидас остановил своих:
— Ребята, у кого нож?
Нож оказался у Винцаса.
— Ладно. Как только набросимся на жандармов и стражников — кидайся к Пятрасу и перережь веревку.
Все сжали дубины. Норейка вытащил топор. Но Дзидас предупредил:
— Ребята, осторожно — насмерть не бейте. Меньше будет беды. И надобности в том нет. Смотрите, как бы они не выстрелили. Хватайте их за пистолеты. Только Пятраса освободим — обратно в кусты, и каждый кто куда. Винцас, ступай к своим. Вы сами не начинайте — обождите нас. Слушайте, когда сова крикнет. Это — знак.