Повстанцы

Миколайтис-Путинас Винцас Юозавич

— Не скупись, Кедулис, — снова принялся уговаривать войт, по-приятельски толкая в бок старика. — Катрино жалованье пан чистоганом выплатит. Что ты пропьешь — то твое. А корчмарь обождет. Эй, корчмарь! Кварту! И селедку с луком. Кедулис дочку в имение отправляет. Почти что как свадьба, надо вспрыснуть.

Корчмарь, подав водку с закуской, чертил на стене лишь одному ему понятные знаки. Жандарм со стражником, курившие у дверей, перекочевали на лавку, поближе к собутыльникам. Приказчик подмигнул войту.

— Кедулис, — смекнул тот, — нехорошо

начальство не угощать. С полицией всегда надо по-хорошему. Ваши благородия, — обратился он к начальникам, — милости просим. Не повредит по чарке, а?

Повторять приглашение не пришлось. Но кварта уже была пуста. Войт, приказчик и десятский чувствовали себя в самый раз, да и Кедулис поглядывал смелее.

— Корчмарь, полгарнца! — рявкнул он, стукнув посудиной по столу. — И селедку с луком!

Тот возился у шкафов неохотно, но авторитет войта перевесил недоверие к Кедулису. Полугарнцевая и сельдь появились на столе. Глиняная чарочка снова заходила по кругу, языки ворочались все проворнее. Чем больше пили, тем чаще звучало имя Катре. Ее будущая служба у пана Скродского, видно, возбуждала у челяди любопытство и зависть.

— Скажи-ка на милость, Кедулис! — горланил войт. — Не серчай! Уж каким ты казался замухрышкой! Сколько раз я на тебя собирался пану донести! И постройки запущены, и поле плохо обработано, и скотина твоя еле ноги волочит. Э, думаю, а ну его к лешему! Пусть себе небо коптит. Мало ли таких! С одним делом тебе повезло — с дочкой. Вот и попробуй скажи, что девке не надо красоты! Что красная девка — не клад!

Все покатывались с хохоту, а пуще всех — стражник с жандармом.

За прибаутками и разговорами никто не обратил внимания, как вошли четверо молодых, рослых мужчин, сели с другого конца стола, потребовали полкварты водки, распили по чарке и стали с любопытством прислушиваться к застольной беседе. Корчмарь не зажигал огня, в два окошка с запада еще светили закатные зори, а в окно с противоположной стороны сочилась темнеющая синева. В сумерках сероватым облачком плавал дым от трубок, белел длинный стол, чернели силуэты голов.

Приказчик Карклис похлопывал Кедулиса по плечу и скрипучим голосом попрекал:

— Прятал ты дочку, Кедулис. На барщину не пускал. Я бы заставил поплясать твою раскрасавицу. Была бы у меня шелковая, как овечка. Эх, люблю пригожих девок погонять!

Но возмущенный войт злобно прикрикнул:

— Попридержи язык, дуралей! Не по твоему носу Кедулите! Она будет в панских хоромах разгуливать. Не ты, а она тебя погоняет! Как бы тебе не пришлось у ней ручки целовать.

Десятский и жандарм с полицейским помирали со смеху.

Но Карклис упорствовал!

— Как она там погуляет, это мы посмотрим. А до сей поры кем она была? С Бальснсом любовь крутила! А захоти я — сто раз бы ее Бальсиса в корыте у Рубикиса разложил!

— Никогда она с Бальсисом не хороводилась! — с неожиданной яростью закричал Кедулис. — Бальсису бы моим зятем ни в жисть не бывать.

Услышав эту фамилию, жандарм и стражник

встрепенулись. Обоим было предписано разыскивать в этой округе Бальсиса. Но, опасаясь в тревожное время болтаться на людях, они предпочитали отсиживаться в корчме в надежде услышать там что-нибудь о преступнике.

— Бальсис? А где теперь Бальсис? — не выдержал жандарм.

— Ищи волка в лесу, а не на большаке, — презрительно осадил его войт. — Да и сам ему в когти не попадись. С Бальсисом, брат, шутки плохи!

— Нам бы его только схватить, — хорохорился стражник. — Сразу руки в железки — и в кутузку сукиного сына!

Тут заговорил десятский:

— Толкуют, будто Бальсис в чащу ушел, разбойников собирает, чтоб поместья громить.

— Не Бальсис, — поправил приказчик, — а Пранайтис. Этот будет за свою девку Еву Багдонайте мстить.

— А я слыхал, что Дзидас Моркус, — перебил войт. — А вернее сказать — все втроем.

— Эх, не угодили они, чертовы дети, драгунам в лапы! Не пришлось бы нам теперь, как собакам, их следы разнюхивать! — сокрушался жандарм.

Десятский боязливо, приглушенным голосом решился открыть секрет:

— Вчера, как возвращался из Крекенавы, видал в лесу Пранайтиса.

Все уставились на десятского.

— Брешешь! — не поверил войт.

— Не сойти мне с этого места! — божился тот.

Жандарм злобно ощерился:

— А властям донес?

— В Сурвилишкис дал знать? — вмешался стражник.

— Мне первому сразу же надо было сказать, — крикнул войт.

— Так они вчетвером были! — оправдывался десятский.

— Час от часу не легче! — заорал жандарм. — Мы бы помощь из Паневежиса вытребовали.

— Зачем из Паневежиса? — кипятился стражник. — Мы бы сами с несколькими ребятами из поместья их изловили. Награду бы заработали. Медаль! С Бальсисом или Моркусом, может, потруднее, а уж Пранайтиса живо бы скрутили!

Четверо сидевших на другом конце встали и как ни в чем не бывало подошли к спорщикам. Никто не успел и ахнуть, как двое схватили жандарма и стражника за руки, а другие двое мгновенно отобрали у них пистолеты. Приказчик и войт бросились было на выручку, но получили по такой затрещине, что закачались и шлепнулись на лавку. Тем временем подскочили и те четверо, что походили на шляхтичей, и помогли совладать с носителями власти.

Во время общей свалки Кедулис с десятским успели юркнуть в самый темный угол и улизнуть за дверь. Одного из нападавших они узнали: Пранайтис!

Нападавшие схватили и вывели врагов во двор, пригрозив кулаками, загнали под навес. Там, в углу, торчали две складные колодки, в которые забивали рекрутов. Одна колодка, как нарочно — на четверых. Усадили жандарма, стражника, войта и приказчика у задней стенки, просунули ноги в вырубленные отверстия нижней колодки, верхнюю захлопнули, а края накрепко забили железными крючьями.

Войт с приказчиком тоже узнали Пранайтиса.

— Юозас, — взмолился войт. — Отпусти. Что я тебе дурного сделал?