Повстанцы
Шрифт:
Наконец и этот свет погас, и Ядвига с облегчением вернулась к себе в комнату.
Подходил к концу второй месяц, как Пятрас Бальсис, покинув родное село, жил у дяди Антанаса в деревне Лидишкес. Привык к дядиной семье, к соседям, к работе. А работы было — не перечесть. Одна подгоняла другую, и конца-краю не предвиделось. После сева начались трудные дни вывозки навоза, потом взмет паров, боронование, приближались Ионинес — ночь Ивана Купала, вот уже на носу
Пятрас безропотно трудился от темна до темна. Работа была тяжелая, но зато кормила тетка на славу. Мясо — редкость в Шиленай — у дяди бывало на столе ежедневно, кроме постов — среды, пятницы, субботы. По средам и субботам, в малый пост, питались молочным: кроме забеленной крупяной или картофельной похлебки ели простоквашу, творог, иногда сыр. Сметану, масло и сушеные сыры тетка возила на продажу. Но и без того домочадцы были сыты. По пятницам — сухоядение, не только без мясного, но и без молочного. Зато получали селедку, подслащенное маковое молоко, постную кашу, крупяную похлебку или блины, искусно выпеченные на конопляном или льняном масле.
С соседями у Пятраса сложились хорошие отношения. Хозяева, их сыновья и дочери им не гнушались — хоть и бедняк, а все-таки племянник Антанаса Бальсиса. Батраки и работники его не чурались — пусть и родня богатею, а исполняет самую трудную работу, как простой работник.
Он особенно подружился с работником соседа Зубриса — Симанасом. Это был мужик лет двадцати шести, сын убогого бобыля, сызмала служивший у хозяев — сначала пастушонком, потом батрачонком, наконец — батраком. Со своим горемычным житьем Симанас уже настолько свыкся, что даже и не мечтал об иной доле. Более светлые или более темные дни в его жизни зависели только от того, попадался ли хозяин получше или похуже. У тех, что поприжимистей, он служил всего год, где привольнее — два, а то и три года, пока ему не надоест или другой не соблазнит маленькой прибавкой жалованья. Хозяева получше кормили сытнее, одежонку давали попристойнее, иногда не так неволили с работой, но, в конце концов, где бы он ни был, не менялось его положение наемного, чужого, случайного человека. Правда, он входил в число домочадцев, вместе со всеми садился за стол, хлебал из одной миски, исполнял одну работу с хозяевами и их детьми, а что одевался похуже, вставал пораньше, слышал слово погрубее — на это не слишком обращал внимание. Коли тут несладко, на будущий год перейдет в другое место. Они богатые, а я бедный, вот и все. Богатеи платят ему жалованье такое, какое заведено в этом приходе. Прежде давали меньше, теперь заработки вроде бы выросли. Не разберешь…
Справедливо ли оплачивается его труд — этот вопрос у него и не возникал. Порой случалось, что хозяин присвоит какой-нибудь полтинник из жалованья Симанаса, посеет меньше льна на его долю или шерсти отдаст не столько, сколько подрядились. Тогда между батраком и хозяином возникали горячие споры. Хозяин или хозяйка старались уговорить, будто так и было условлено или что это вычет за причиненный ущерб, невыполненную работу или иной проступок. Симанас, зная, что хозяева понапрасну его притесняют, становился злым и упрямым до грубости. Уходя, грозил божьим наказанием, да и у него в сердце рождались мстительные чувства. При случае он сумел бы припомнить обиду…
Симанаса и сблизила с Пятрасом хозяйская несправедливость. Вывозили навоз. На третий день пошел дождь, тяжело груженные возы застревали на дороге, а то и в поле. Мужики сердились, ругали и хлестали лошадей, да и сами надрывались, плечами подпирая задки или подталкивая воз, чтобы помочь лошади.
Большинство хозяев Лидишкес вывозило удобрения по старинке — на одноконных повозках с необиты ми деревянными колесами. Только Бальсис с прошлого года завел парную, кованую повозку, а в этом году, чтоб не уступить Бальсису, такую же приобрел и Зубрис. Работа с ней спорилась быстрее, но зато было труднее, особенно
— Испортить кованую ступицу! Как ездишь — ослеп, что ли! Сколько придется кузнецу уплатить? Удержу из жалованья, в другой раз будешь знать!
Напрасно оправдывался Симанас, что повозка, соскользнув в наполненную водой колею, угодила на булыжник, что он тут ни при чем, коли край ступицы треснул и погнулся обруч. Хозяин орал, что высчитает за поправку колеса.
Пятрас Бальсис видел все и не удержался, чтобы не вмешаться:
— И впрямь, дядя, зря серчаете. Симанас не виноват, на работе всяко бывает. Если что испортится, то уж поправлять должен не батрак, а хозяин.
Зубрис смерил Пятраса злобным взглядом:
— Скажи на милость, какой мудрец! Откуда ты такой выискался?..
Но браниться с родичем Бальсиса он пока что не собирался, а Симанас ответил Пятрасу широкой душевной улыбкой:
— Спасибо на добром слове. Уж не впервой хозяин придирку ищет. Вижу — трудный выйдет с ним разговор, как год кончится.
Так завязалась их дружба.
Из хозяйских сынков больше всего расположения Пятрасу оказывал Адомелис Вянцкус. Был это парень среднего роста, лет двадцати пяти, незавидного здоровья, бледный, с конопатым и грустным лицом. Среди сельской молодежи Адомелис не блистал ни силой, ни бойкостью языка. Обычно сдержанный и неразговорчивый, он не избегал, однако, увеселений с песнями, плясками и играми. Молча наблюдая за остальными, он угадывал общее настроение и знал, какую песню завести, какую затеять игру или пляску, чтобы всем стало приятно и весело. За это его все любили. Отсутствие Адомелиса замечали сразу. Бывало, — прискучат песни и игры, все спрашивают друг у друга:
— Ну, что теперь?..
Кто предложит одно, кто — другое, ни то ни это не понравится, все спорят и сетуют:
— Ах, нет Адомелиса…
А когда Адомелис здесь, то, не спросясь, вдруг затянет звонким голосом такую песню, что все как один напрягают глотки, даже глаза блестят. Или же Адомелис крикнет:
— Эй, девчата, "Кубилас"! А теперь "Вовертинис"! — И парни и девушки пускаются в пляс, будто только и ожидали этого призыва.
Адомелис умел читать и писать, любил песни и книжки, интересовался, как жили в старину, как живут в чужих краях, и, может, благодаря этому быстро нашел общий язык с Пятрасом. Узнав, что к Бальсисам приехал родич из дальнего прихода, из панских барщинников, Адомелис, дождавшись воскресенья, навестил Бальсисов — посмотреть на приезжего и расспросить про житье в их сторонке. Пятрас ему понравился, он сразу смекнул, что этот рослый, крепкий парень превосходит здесь многих не только силой, но и умом.
В следующее воскресенье Адомелис привел Пятраса к себе и показал свою полочку. Пятрас увидел все те же "Месяцесловы", "Полезную книжку про пчел", "Поучения о садах", "Указания, как хмель выращивать", "Жития великих военачальников", "Песни жемантийские". Адомелис любил свои книжки и гордился ими. Доставал с полки то одну, то другую, осторожно смахивал пыль, листал и все расспрашивал Пятраса, есть ли у него такая. В то же время старался выведать, что читал Бальсис, что ему больше всего понравилось, где купил книги.
Перебирая свои богатства, Адомелис не выпускал из рук два "Месяцеслова". Он раскрыл один из них и несмело обратился к Бальсису:
— А ты читал такую — вроде как бы сказку? Ай, до чего красиво! Послушай.
Пятрас охотно согласился. Коли красиво, отчего же не послушать! Они сели в углу между окнами, и Адомелис начал дрожащим голосом:
Вы, склоны голые холмов, покрытых пнями, Красой блиставшие былыми временами… [5]5
Перевод Н.С.Тихонова.