Повторный брак
Шрифт:
— Ты поосторожнее с этими девушками из автосервиса, — предупредил его опытный брат. — Знаешь, сколько заразы в Москве теперь ходит?
— Советуешь к тебе на анализ привести? — Семен в своей обычной манере грубовато шутил, не выбирая выражений.
— Если собираешься с ней закрутить, не мешало бы, — Александр отнесся к словам брата вполне серьезно.
— Да я бы женился, — вдруг неожиданно заявил Семен.
— Сема, да ты что? — воскликнула в испуге мама, прислушивающаяся к разговору сыновей. — Ты же ее совсем не знаешь. К тому же у нее дочка. Еще неизвестно, что это за ребенок.
— Известно. Неважный ребенок, деньги у матери ворует, шляется целыми днями по дворам, покуривает, с плохой компанией связалась. Она же без пригляда. У отца новая любовь, мать на работе целыми днями. Некому дитем заниматься.
— Ужас-то
— Девочке семь, а Галине двадцать девять. Но по виду двадцать пять.
— И думать даже не смей! Девочке всего семь лет и уже такая оторва! Такой груз на себя взваливать!
— Ма, пошутил я, не пугайся так. Не хочу я жениться. Кстати, Галина свою дочку в интернат определяет, чтобы та под присмотром была. А то совсем девчонка от рук отобьется.
— Да куда уж дальше, если она в семь и курит, и ворует. Что в мире творится… — вздохнула мама не то с сочувствием, не то с облегчением, радуясь тому, что заявление о женитьбе было всего лишь очередной шуткой. А то с него станет, с его, как он говорит, закидонами!
— А говоришь, девушка неразговорчивая. Ты уже успел все выведать о ее личной жизни и даже знаешь, что ждет ее дочурку в ближайшем будущем, я имею в виду интернат, — продолжил разговор Саша.
— Да, наверное, ей не с кем было поделиться, вот она мне и рассказала. У Галки как-то и подруг нормальных нет, не успела завести, когда с корабля списалась. А вообще, мне ее действительно жалко. Не представляешь, какая грусть у нее в глазах. Я спрашивал, может, ей лучше мужа попробовать в семью вернуть. А она говорит — ни за что. Ей попались любовные письма от той женщины, к которой он ушел. И Галина поняла, что у них там все серьезно. Она таких писем своему мужу никогда не писала. Самое интересное, что у той женщины тоже муж есть. И как только он узнал, что у жены роман с другим, вообще куда-то пропал. Уехал и все. Ни слуху ни духу. Вот как бывает в жизни. Сколько поломанных судеб из-за одной страсти…
— Сюжет для книги, — подал идею Александр. — А что? И профессия у героини необычная: то моряк, то автослесарь. И семейная драма. И любовная страсть. И как результат всего — педагогически запущенный ребенок. Еще неизвестно, чем грозит девочке пребывание в интернате. То есть вполне понятно, что ничего хорошего это не сулит ни ребенку, ни матери. Полный мрак. Такая чернуха вполне в духе писательницы Петрушевской. Я когда ее читаю, мне жить не хочется. Но почему-то читаю.
— Да у тебя так все благополучно в жизни, что даже скучно. Тебе недостает настоящих страстей. Вот и читаешь книжки, чтобы сравнить со своей жизнью и порадоваться, что у тебя-то самого, слава богу, все лады. А насчет сюжета для книги я подумаю.
Семен никому из своих близких не признавался, что давно ведет дневник. Записывает туда и события из своей жизни, и мысли, и наблюдения, и все интересное, что слышал от других, и всяческие наброски и этюды. Так, на всякий случай. В глубине души он допускал, что когда-нибудь снова начнет писать. И кто знает, может быть, эти записи еще сослужат ему свою службу.
Жизнь шла своим чередом. Он по-прежнему копался в моторах, находя поломки и устраняя их. Иногда клиенты приезжали конкретно к Семену, у него была репутация хорошего мастера. Только теперь Семен стал понимать, что ему стало недостаточно общения с друзьями по автоделу. Оказывается, не такая уж у них независимая и разудалая жизнь. После работы — неизменное пивко, дома к пивку добавлялся телевизор. Работа сводилась к тому, чтобы побольше зашибить денег и постараться надуть клиента, навешав ему лапшу на уши.
Однажды в выходной день Семен решил прошвырнуться по набережной у ЦДХ. Было любопытно поглазеть и на картины, и на праздношатающуюся публику. Когда-то в далеком школьном детстве он ходил в художественную школу. У него даже находили способности рисовальщика. Особенно удавались ему шаржи и карикатуры — умение, которое потом высоко оценили в армии.
Был апрельский серенький денек, над городом нависло свинцовое небо. На мокром асфальте подтаивал грязно-белый ноздреватый снег, но уже явственно пахло весной. Впрочем, северный ветерок нахально забирался под легкую курточку, на которую он сменил надоевший за зиму пуховик. Продавцы стояли у пестрых картин, зябко кутаясь в теплую одежду, подстелив под ноги картонки. Так им было теплее.
Что-то дрогнуло в его душе, когда взгляд упал на картины с горными пейзажами. Желто-охристые горы, ярко-синее небо и на фоне неба — древние каменные храмы. Цветовая гамма напоминала работы Сарьяна, но это было что-то свое, оригинальное. Молодой черноволосый продавец обрадовался, когда Семен заговорил с ним. Оказалось, он и есть автор этих пейзажей. Каждое лето он ездит на родину, в Армению, забирается с друзьями в безлюдные места, пишет этюды, а зимой возвращается в Москву и дорабатывает картины. Его мастерская здесь, недалеко от Крымского моста, на набережной. Ее арендуют шесть художников. У некоторых, как и у него, нет своего жилья, и они живут там же, в мастерской, такой небольшой коммуной. Заработать много не удается, потому что он пишет не то, что пользуется коммерческим успехом, а то, что велит душа. Вот рядом стоят ребята, бойко торгуют картинами на потребу новым русским, так они зарабатывают большие деньги. Их букеты незабудок в круглых белых вазах, розы на длинных стеблях в хрустальных бокалах, обнаженные девушки с тонкой талией и большой грудью — это те сюжеты, на которые всегда есть спрос. И главное, сколько продавец заломит, столько ему и платят, не торгуясь. Считается, что торговаться за картины стыдно. Цена определяет качество. И если за картину просят две тысячи долларов, значит, она того стоит. Так думают жены новых русских, украшая свои коттеджи аляповатыми «шедеврами», купленными у ЦДХ.
Семен приценился к нескольким картинам с цветами и обнаженной натурой и обалдел. Это сколько же моторов ему надо перебрать, чтобы заработать такие деньги? Он стал лихорадочно соображать. Карандашом владел когда-то неплохо. Портреты ему удавались. А вот тело рисовать не умел. Зато в художественной школе рисовал недурные пейзажи, мама гордилась, подругам показывала. Кое-что из его школьных опытов до сих пор лежит на антресолях, хранится в пыли… Семена осенило. Он будет оригинальным художником!
На следующий же день он рванул на Никольскую в художественный салон, где еще школьником покупал краски. Закупил и кисти, и акварель, и бумагу, и масло, и холсты. Прихватил этюдник и повез все свои покупки к машине. В магазине он оставил почти всю свою зарплату. «Все вернется мне сторицей…», — думал он в нервном возбуждении, выруливая в сторону Лубянки.
Началась новая жизнь. После работы он мчался сломя голову домой, наспех ужинал и садился за работу. Из его комнаты на всю квартиру разносился запах олифы и краски. Мама тихо радовалась, что мальчика наконец потянуло к интеллигентной работе. Более того, творческой, которая сулила жизненный успех и хороший заработок. Бабушка относилась к новому увлечению внука куда более скептически. Она считала его энтузиазм временным, как и все, за что он принимался. Наиграется и остынет… Но вслух свои соображения она не высказывала. Пускай себя ищет, лишь бы делом был занят. Работу в автосервисе она тоже не принимала всерьез. Ей казалось, что, ремонтируя автомобили, Семен продолжает свою любимую детскую игру в машинки. И сейчас играет в машинки, только во взрослые. Наверное, ковыряясь в моторах, он так же надувает щеки и тихонько гудит, как в детстве.
А Семен с горящими глазами сидел за этюдником в своей комнате. Он творил каждую свободную минуту. Вот только спать перешел в гостиную, чтобы утром не просыпаться с тяжелой от запаха краски головой.
Через месяц упорных трудов начинающий художник понял, что лучше всего ему удается черный квадрат, черный круг и прочие геометрические фигуры, которые он изучал в средней школе чисто теоретически. Ничего больше у него не получалось. Но «Черный квадрат» уже прославил Малевич. Наверное, и у черного круга уже есть известный автор. Семен попробовал писать под примитивистов, но получалось уж очень примитивно, как будто на занятиях по рисованию в детском саду. Огрубевшие руки забыли технику и навыки, как будто он никогда не посещал занятий в художественной школе.