Пояс Ориона
Шрифт:
– Лена Пантелеева.
– Вот о ком говорит Лена Пантелеева? О твоём друге Кондрате? Или ещё о ком-то?.. Кто этот «её мужчина», в объятиях которого она просыпается и сразу принимается снимать ролики для ТикТока? Очень мужественный и в то же время очень нежный?
– Должно быть, про Кондрата она говорит, – пробурчал Герман.
– А что? Похоже?
– Нет.
Тонечка пролистала альбом – селфи всё никак не заканчивались. Уже альбом почти закончился, а селфи всё нет!..
Потом мелькнула почему-то школьная фотография – класс и учительница, все в овалах, и Тонечка захлопнула тяжелую крышку.
– Здесь
– Должно быть, ванна и кактусы в каком-то другом альбоме.
Тонечка подошла к окну, отдёрнула штору и посмотрела на здание театра. Снег всё летел, фонари горели, и было очень красиво.
– Нижний – прекрасный город.
– Согласен.
Тонечка подбежала и с разбегу прыгнула на кровать, как раз когда её муж подносил ко рту очередную стопку.
– Ты что?! Я чуть не пролил всё!
– Вот что я тебе хочу сказать, – она подпёрла рукой кудрявую голову и подсунула замёрзшие ступни ему под коленки. – Как сценарист продюсеру. Вся эта история не про убийство и не про покушение. История про враньё.
– В смысле?
– Зачем-то твой друг повар и его знакомая – скорее всего никакая она не супруга – решили разыграть пьесу про убийство. Ты нужен был как свидетель. Но сценарий написан наспех, подготовки у труппы никакой. Всё шито белыми нитками.
– Тоня, что за глупости?! Какой из меня свидетель?! Свидетель чего?!
– Ссоры, – убеждённо сказала Тонечка. – Ты должен был своими глазами увидеть их бурную ссору и потом подтвердить это под протокол.
– Зачем?! Чтоб Кондрата в изолятор сволокли?!
– Саша, ты же понимаешь, он в изоляторе надолго не задержится. Нет тела, как говорится, нет дела! И орудия убийства нет! И непонятно, что там за кровь кругом, чья она и вообще кровь ли это! Он посидит-посидит, да и отпустят его.
– И для чего всё это было проделывать?!
Тонечка пожала плечами:
– Налей мне тоже водки. Есть там ещё? И гренку дай, пожалуйста. Вот увидишь, я окажусь права!..
– Посмотрим.
– Съезжу-ка я завтра на местный телек. Поговорю там с людьми. У них-то вообще должна быть паника – ведущая пропала!.. Они небось её ищут, бегают по всему городу.
– Брось острить, Тоня.
Он сердился на себя, а виновата была она. Он сердился, потому что готов был поверить в то, что Кондрат Ермолаев, старый друг, зачем-то его надул, провёл! Герман знал, что Кондрат ни за что не стал бы ему врать, да ещё так… масштабно, и злился, что Тонечка всё так ловко объяснила!..
– А ты съезди в отделение, – распорядилась она. – Может, тебе разрешат с ним поговорить?.. И ты у него спросишь, зачем он затеял такую канитель!
Но последнее слово всё равно осталось за ним:
– Ты бы лучше сценарий писала, – сказал он с раздражением. – Пользы больше было бы!..
Утром муж уехал, не сказав куда, а жена решила, что работать не станет – всё равно день пропал, голова занята совсем другим.
Она легко разузнала, где именно расположена местная телекомпания, и оказалось, что до студии Геллы Понтийской недалеко, можно пешком дойти.
Тонечка решила, что на
Она перерыла свои вещи, а потом заодно и мужнины. Нет брюк, и всё тут!
С нарядами у Антонины Герман были… особые отношения.
Собственно, ещё полтора года назад никаких отношений не было вовсе. В отличие от мамы Марины Тимофеевны, которая умела и любила одеваться, Тонечка не умела и не любила. Вечно жаль было денег, вечно возникали «первоочередные траты», вроде зимних колёс, путёвки на море для мамы и дочки Насти, вечно нужно было платить репетитору, кровельщику, автослесарю, налоги, за газ и за свет! А ещё раньше, когда Настя была крохой, нужно было содержать ребёнка и первого мужа, допившегося до психбольницы и санитаров!.. Тонечка зарабатывала неплохо, можно даже сказать – хорошо, но на любовь к нарядам не хватало решительно.
А потом… потом…
Тут Тонечка улыбнулась, села на обувную скамеечку под вешалкой и понюхала мужнину дублёнку, утром он уехал в пальто. Дублёнка прекрасно пахла – им, его одеколоном, машиной, немного табаком. Муж время от времени покуривал, и Тонечке это нравилось, ей всё в нём нравилось!..
…Потом на ней неожиданно женился самый известный в России продюсер – вот чью дублёнку она сейчас нюхает с таким трепетом!.. И техосмотр, колёса, крыша, налоги, газ и свет из её жизни пропали. Первое время она ничего не могла понять и всё совала ему купюры, а он только поднимал брови и не брал!.. Больше того, всеми этими делами занимался помощник, Герман называл это «подключить административный ресурс».
Тонечка пугалась и говорила, что должна следить за всем сама, а Герман говорил, что вполне достаточно Антона – так звали помощника. Антон был человеком на редкость дельным, налоговые декларации никогда не задерживались, коммунальные счета не накапливались, всё шло своим чередом и даже гораздо лучше, чем когда «следила» Тонечка!.. Доходило до смешного – она приезжала на работу, точно зная, что в машине кончается бензин, а когда вечером выходила и садилась за руль, оказывалось, что бак полон. Это называлось «послать водителя».
«Я послал водителя заправить наши машины, а что тут такого?»
Тут неожиданно выяснилось, что у неё куча денег и ей совершенно некуда их девать! Она купила в дом кофеварку новейшей модели и дивный немецкий сервиз с грушами и яблоками, нарисованными так искусно, что их хотелось немедленно съесть. Поменяла шторы в своей комнате и полки в ванной. Всё это было красиво, конечно, но старые шторы и старые полки тоже годились!..
Когда Тонечка приволокла огромный набор столовых приборов, мать возмутилась и сказала, что приборы в семье серебряные, оставшиеся ещё от прабабушки, и пусть Тоня весь этот новодел спрячет, а потом положит Насте в приданое, когда та соберётся замуж. Настя, разумеется, завопила, что замуж она не пойдёт никогда – что за варварство, насилие над личностью, ещё скажите, что она должна фамилию поменять, как делали, когда в обществе главенствовали мужчины и не было никакого равноправия, да еще ложки-поварёшки в приданое ей, эмансипированной девушке двадцать первого века, короче говоря, на пустом месте вышел почти скандал и никакой радости.