Пойманное солнце
Шрифт:
«М. И. Банерджи, крупный торговец, коренной бенгалец, бывший актер, экспортер шелковых сари во все страны мира. Калькутта. Новый рынок, IV-5, телефон 5735» — значилось в его визитной карточке. «Крупный торговец» мило улыбался. Безошибочный инстинкт подсказывал ему, что торговля идет нормально.
— Все сари, которые вы видите здесь, сэр, доставлены из Бенареса, со всемирно известной шелкоткацкой фабрики. Мой господин, ничего лучшего не бывает. Посмотрите вот это! Нежное, как дыхание, и темное, как ночное небо, усыпанное золотыми звездами!
Мое
— Отложим его пока, — сказал хозяин и отложил сари; оно соскользнуло на пол. — Вы мой первый покупатель, мое большое счастье, сэр, сари будет стоить вам так дешево, что вы даже не можете себе представить.
Мое любопытство росло. Но нет! У меня тоже свои принципы. А если он мне подарит сари?! Сколько же у меня с собой денег?
Может, все же спросить о цене? Шутки ради? Ведь вопрос ни к чему не обязывает.
Я поймал взгляд баскетбоя, и мне показалось, будто он кивнул одобрительно. Только сейчас я заметил электрическую лампу, освещавшую помещение, и тусклое зеркало на стене.
Торговец без устали развертывал передо мной одно сари за другим. И расхваливал их, используя избитые поэтические выражения. Я плавал в пестром море сари и уже почти не решался двигаться. Торговец был полон усердия и старания предложить мне красивейшее сари из красивейших. Его лоб блестел, и все, что он говорил, относилось ко мне, его первому покупателю в эго утро, его большому счастью.
Тут мне в голову пришла хитрая мысль. А что, если воспользоваться суеверием торговца? Может быть, я и в самом деле смогу приобрести это прекрасное сари по баснословно дешевой цене? Именно в этот момент, как я понял позже, и произошло мое превращение из зрителя в актера. Пролог окончился, началось действие. И только от меня теперь зависело, сколько оно продлится.
Продолжая сидеть на скамеечке, я выпрямился, откашлялся и, словно мимоходом, спросил о цене синего сари. Мой голос после долгого молчания звучал не очень уверенно. Чтобы быстрее войти в роль, я рассердился на себя и твердо решил не уступать ни одного пайсы сверх ста рупий.
— Потрогайте, сэр, какой шелк, — сказал торговец. — Это одна из моих самых драгоценных вещей. Вышивка — из чистого золота.
Он помолчал немного, словно борясь с собой.
— Триста рупий, — сказал он с грустью. — Это себестоимость товара, мой господин, я не хочу заработать на вас ни единого пайсы. Вы мое большое счастье, вы не можете так уйти, останьтесь же, сэр, останьтесь, есть и другие сари… Какой цвет волос у вашей жены?.. Темный?.. Посмотрите вот это, розовое с серебряными нитями, всего лишь за двести рупий. О боже, я теряю на этом, но вы мое большое счастье, нет, вы не можете так уйти…
Я
Письмо было изрядно потрепано, и один уголок оторван. Оно не произвело на меня ни малейшего впечатления. Моя настойчивость взяла верх, и я улыбнулся с превосходством. «Крупный торговец» был просто приведен в отчаяние моим упорством; мне стало даже жаль его.
Просто поразительно, как меняется настроение. Может быть, это оттого, что в тесном помещении нет ни одного окна? Во всем этом разыгравшемся на сумеречной сцене действии было что-то нереальное. Взглянув на часы, я отметил, что было около десяти утра. В это время служащие Калькутты занимают свои рабочие места в залах биржи. Их начальники появляются на час или два позже, и лишь тогда, собственно, начинается рабочий день.
Фен на потолке вращался не переставая, а мои мысли перескакивали с одного предмета на другой.
«Нежное, как дыхание, и темное, как ночное небо!»
Слова торговца прочно засели у меня в памяти.
Он снова стал меня уговаривать, а баскетбой ждал. Момент был упущен, просто исчезнуть я уже не мог, да, откровенно говоря, и не хотел.
Двести семьдесят пять рупий? Немыслимо! Я сделаю ему предложение, которое положит его на лопатки: сто рупий.
Черт возьми! Почему же я стою и молчу?
Я рассердился и поднял обе руки, чтобы умерить ораторский пыл торговца. Теперь очередь была за мной. Но это не доставило мне удовольствия.
Синее сари лежало у моих ног; торговец, баскетбой и зрители смотрели на меня выжидающе и слегка предостерегающе. Мой час настал, и, если бы не моя сдержанность, дело можно было бы решить еще быстрее.
Мог ли я предложить всего сто рупий за такую ценную ткань?
Не покажусь ли я зрителям совершенно неспособным к действию?
Сто рупий за настоящий бенаресский шелк с вышивкой чистым золотом?
Торговец почувствовал мои сомнения, и, как я понял позже, настал вовсе не мой, а как раз его час. Выражение сдержанности неожиданно сошло с его лица, и он спросил тихо и смиренно:
— Сколько же вы дадите, сэр?
Отступать было некуда, и даже умоляющий взгляд, который я бросил разносчику, к счастью никем не замеченный, не мог мне помочь. Нет, было просто невозможно предложить всего сто рупий. Я стал бы смешон.
— Сто восемьдесят рупий! — сказал я твердым голосом и сразу же решил поднять цену до двухсот, но ни на пайсу больше. С этого момента я обрел свою обычную уверенность. Или двести рупий, или сделка не состоится.
Торговец безнадежно покачал головой. «Ну, дружок, — подумал я, — и на тебя нашлась управа».