Пойманное солнце
Шрифт:
Это был отчет правительственной Комиссии, не все в нем соответствовало действительности, и язык был слишком сдержанным, но тем не менее Комиссия была вынуждена раскрыть и некоторую долю правды. То, что в отчете робко названо равнодушием и испорченностью большей части общества, в действительности было не что иное, как убийство имущими своих беднейших соотечественников. В отчете сказано, что от голода умерло полмиллиона человек, на самом же деле — три миллиона. Общая же прибыль «от этих махинаций на голоде и нужде» составила полмиллиарда рупий. Следовательно, на каждом умершем заработали не одну сотню рупий.
Джавахарлал Неру с горечью писал:
А великий бенгальский поэт и философ Рабиндранат Тагор, который предвидел приближающуюся беду за два года до ее наступления, со своего смертного ложа сказал: «Какую же Индию оставите вы, какую огромную нищету? Когда жизненный источник вашего столетнего правления, наконец, иссякнет, какую пустыню грязи и мусора оставите вы?»
Пока двадцатилетний баскетбой все еще без сознания лежал перед храмом черноликой богини Кали, напротив, в вилле фабриканта обуви М., напоминавшей дворец, на втором этаже собрались гости. Было уже под вечер, благоухал раскинувшийся перед виллой сад с хорошо ухоженными газонами, который отгораживал ее от внешнего мира. Мужчины пили виски, дамы — ликер, еды было тоже достаточно.
Вечер проходил довольно скучно. Слушали историю о дедушке фабриканта, которая уже всем была давно известна. Дедушка — бенгальский раджа — примерно лет шестьдесят назад проиграл английскому майору замок, землю и имущество. Об этом проигрыше еще долго потом говорили, потому что майор против дворца, земли и имущества поставил свою возлюбленную.
Дедушка стал беден, как нищий, и, по словам фабриканта, у него самого тоже ничего не осталось, кроме аристократического происхождения; пришлось начинать все сначала. Тут последовало обычное восхваление способностей хозяина. Затем слуги принесли ужин.
К ужину подошла танцовщица Бомбейской труппы, и стало немного веселее. Заговорили и о голоде. Один из гостей даже сказал, что жизнь бедных, ни к чему не способных людей, очень печальна. Другой с иронией заметил, что правительство каждому разрешает смеяться, если он того хочет, на что третий глубокомысленно заявил, что оно и умирать разрешает каждому, кто этого пожелает. Это была пустая болтовня, и дальше ее, наверное, дело бы не пошло. Но тут один подвыпивший гость добавил: «Умирают, когда мыэтого хотим». Он подчеркнул слово «мы», и каждого неприятно задело, что он сказал правду. Кое-кто из присутствующих даже перестал есть.
Гость зашел слишком далеко. Как это понимать: «Умирают, когда мыэтого хотим?» Есть граница, которую нельзя переходить.
Дельцы наживаются, а люди умирают, и нет нужды вскрывать взаимосвязь. В конце концов это их профессия зарабатывать деньги, и если цены на рис с каждым днем растут, то ведь его держали на складе, выжидая повышения цен, не задумываясь над последствиями.
Неожиданно в зал вошел призрак голода, и тут уже были бессильны и молчание, и слова. Даже фабрикант не мог отделаться от мысли об исхудалых фигурах перед дверью его дома, а танцовщица из Бомбея встала и ушла.
Выйдя на воздух, она вздохнула с облегчением. Танцовщица и сама не понимала, почему она ушла, и никогда не поймет. Она была молода, и ее воображение разыгралось, когда ей напомнили о смерти. В саду было темно, над входом горела лампа: в лучах ее света стояли два сторожа. Перед храмом на другой стороне улицы тоже горела лампа. Танцовщица прошла мимо сторожей и направилась к храму. Ее влекло к тишине и уединению.
Служитель уже убрал мертвых, и лишь баскетбой остался лежать. И тут танцовщица, отвыкшая со времени приезда в Калькутту смотреть людям в глаза, взглянула на его лицо. Ей захотелось наклониться к нему, однако она прошла в храм.
Запах курений и увядших цветов вновь напомнил ей о смерти. Она подумала о безжизненном теле разносчика, и ей захотелось что-нибудь сделать для него. Мерцающий свет лампад и полуголый служитель вселили в нее страх. Танцовщица помолилась, не отдавая себе от-чета в том, какую молитву она произносит, и вышла из. храма.
Она побежала к вилле, попросила на кухне риса, куриного мяса и кружку чаю. У женщины мелькнула было мысль, что, может, все это напрасно, но она ее отогнала.
Разносчик очнулся от обморока и, когда увидел танцовщицу, то подумал, что богиня Кали послала ее, чтобы помочь ему побороть голод. Позднее он рассказывал, что это была сама Кали, представшая перед ним в образе девушки.
Баскетбой выиил чаю, съел куриное мясо, а когда захотел поблагодарить свою спасительницу, то добрая фея уже исчезла. Однако еда и случившееся с ним чудо придали разносчику силы. Он не стал жертвой голода. Его жизнь продолжалась, и в последующие тяжелые годы он всегда находил выход, хотя чудо больше не повторялось.
Жизненный опыт многому научил его и сделал мудрым. На его рубашке пришит знак — полученная от городской организации лицензия разносчика, он относится к наиболее достойным представителям Нового рынка. Торговцы, чьи товары он разносил, платили ему рупию за каждую сделку, заключенную при его посредничестве. Кроме того, он имел право доставлять купленный товар покупателю на дом и плату за это брать себе.
Увидев меня, разносчик встал, поставил корзину на голову и провел меня в павильоны рынка. Как я уже говорил, у меня не было ни малейшего намерения что-либо покупать, и я пошел за ним лишь потому, что мне понравилась его ненавязчивая и в то же время настойчивая манера, против которой трудно было устоять.
Он заботливо вел меня по узким проходам, в которых стоял запах ковров и тканей, мимо хлопчатобумажных тканей, шелковых сари, мимо переливающейся разными цветами парчи и кашемировых платков, белоснежного полотна и расшитых золотом и серебром палантинов к лавке своего хозяина, который приветствовал меня, как своего первого покупателя. Хозяин уверял, что посещение его лавки для меня большое счастье, так как он придерживается строгого правила продавать первому покупателю товар по себестоимости.
Я сказал, что не собираюсь ничего покупать, но он все-таки начал показывать мне свой товар. Пододвинул мне скамеечку, послал мальчика за кока-колой и привычным движением стал развертывать передо мной одно сари за другим. Все это напоминало мне пьесу, в которой я незаметно для себя превратился из зрителя в актера.
В соответствии с замыслом режиссера я сидел с безучастным видом на скамеечке, потягивая через соломинку приготовленную из таинственных пряностей и темно-коричневого лака кока-колу. Баскетбой стоял в конце узкой лавки, на потолке которой вращался фен, а в дверь заглядывали люди, так что их головы образовывали настоящую пирамиду, и с большим интересом наблюдали за происходящим. Сари, которые показывал хозяин, были чудесны, и я с трудом заставлял себя усидеть на скамеечке.