Поймать лисицу
Шрифт:
Будто прочитав его мысли, Лена, краснея, поинтересовалась:
— А Рыжего ты тогда не видел?
Влайко и сам не знал: видел впереди какую-то повозку, ему даже показалось, что там семья Рыжего, но, может, это только показалось.
Отец спросил, хотят ли дети есть, они ответили, что нет. Со стороны шоссе слышался шум.
— А мы здесь не одни! — сказал отец удивленно и вместе с тем радостно.
— Нет, не к добру это, если двинулась такая лавина, — заметил дядя, забираясь на телегу.
По шоссе шли люди — такие
Нахмурившись, девочка смотрела по сторонам. Мерное покачивание телеги постепенно ее убаюкало.
Лену разбудил Влайко и чей-то возглас:
— Дрина!..
Протирая глаза, Лена с непонятным волнением смотрела на широкую, полноводную реку. Влайко тоже зачарованно замер. Сколько раз они слышали об этой реке: "возле Дрины", "через Дрину", "по ту сторону Дрины"… И вот сейчас они здесь, возле той самой Дрины.
Остановились на берегу. Мать дала детям по куску хлеба, и они жевали, переговариваясь, не отрывая глаз от прекрасной реки.
Только к вечеру дядя нашел паромщика, согласившегося перевезти их на другой берег.
Снова забравшись на телегу, которую закрепили на пароме, все неотрывно смотрели на эту огромную массу воды, не переставая удивляться ширине реки, мощному ее течению, сносившему паром. Когда были уже на середине реки, дядя, повернувшись к ним, сказал:
— Ну вот, дети, вы уже в другой стране…
— Почему?
— А потому, — ответил дядя. — Там осталась Босния, а отсюда начинается Сербия.
Они не понимали, как это до середины река может принадлежать одной стране, а после середины — другой. Но видели, что Босния уплывает все дальше, в сгустившихся сумерках тают и становятся еле заметными очертания ее берегов. "А там — в Боснии — остались Рыжий, Раде и Йоле…"
Вести из Боснии приносили беженцы. С их появлением оживали все — и взрослые и дети. Отец и дядя расспрашивали о передвижении воинских частей, о своих домах, а Лену с Влайко интересовало только одно: остались ли в живых их друзья.
Беженцы рассказывали, что деревни сожжены дотла, люди разбежались, бегут все больше сюда, переправляются через Дрину. "Да теперь в этом направлении будут наступать, — говорил дядя сердито. — Ну что за народ! Стадо — оно стадо и есть. Стоит пойти куда бы то ни было — и все за тобой бросаются. Так можно и головой поплатиться!.."
По слухам, многие беженцы именно на Дрине и поплатились своими головами. "Черный легион" гнал их до самой реки. Кого не убили, сбросили в Дрину…
"Сбросили в Дрину! — с ужасом думала Лена. — И наверняка все утонули. Потому
Эта река и жуткие рассказы, связанные с ней, надолго лишили Лену покоя.
Все будет по-другому
Йоле и Раде лежали высоко на склоне горы. Трава была шелковистой, небо над головой — теплым и ласковым. И все вокруг казалось спокойным и мирным. Но на душе у ребят было тревожно.
Раде нетерпеливо ерзал, беспокойно посматривал на брата. Йоле же сохранял выдержку, вглядываясь в простиравшуюся внизу долину.
А внизу, в их родной деревне, чего только не было. Солдаты, лошади, скот — и все это двигалось, суетилось, шумело. Очевидно, шла подготовка к выступлению.
Всем этим сборищем командовал офицер в форме и папахе, Йоле казалось, что он понимает приказания офицера: солдатам построиться, скот перегнать, этих гадов в черном — назад. Затем приказ всем замолчать, несколько слов солдатам и — шагом марш!.. Наверное, и сам Йоле так бы распорядился.
Колонна двинулась. Впереди вышагивал отряд — все в касках, с пулеметами, снаряжением. За ними — солдаты с винтовками. Потом — мулы, полевые кухни, телеги. А слева, чуть позади, эти прихвостни в черном тянули на веревке волов, гнали стадо. Офицер в папахе гарцевал впереди всех, прямой, подтянутый. Он не оборачивался: уверен был, что колонна следует за ним.
Йоле перевернулся на спину.
— Все так, — сказал он. — Все правильно.
— Что? — спросил Раде, тоже переворачиваясь на спину.
— Да ничего, — ответил старший брат.
Малыш не понимал, что происходит внизу. Он видел немцев, хозяйничавших в их сожженном селе, и вместе с ними — чернорубашечников, тащивших за собой награбленное. Но с расспросами к Йоле не приставал: еще отошлет назад, и он не выполнит первое свое задание. Раде гордился тем, что Йоле взял его с собой. "Эх, мне бы сейчас обрез!"
А Йоле мечтательно смотрел в ясное весеннее небо, такое далекое от всего — от земли, от войны… Каким оно будет, когда война кончится, когда умолкнут последние выстрелы? Кто знает… Вероятно, небо останется таким же безмятежным: что ему за дело до людей, которые убивают друг друга!..
А на земле — будет ли на земле все так же, спрашивал себя Йоле и не знал, что ответить.
— Нет, все будет по-другому! — говорит он громко и переворачивается на живот.
— Что будет по-другому? — спрашивает Раде, тоже переворачиваясь.
— Ничего, — снова отвечает Йоле, глядя вниз, на сожженное, опустевшее село.
— Ну так что, идем? — торопит брата малыш.
Они тайком от матери решили сходить в село и принести картошки, закопанной в огороде Момира.
— Пойдем, — ответил наконец Йоле. — А один ты пошел бы, не побоялся?