Поющие золотые птицы[рассказы, сказки и притчи о хасидах]
Шрифт:
Пуще всего радуется Хаим приближающемуся пуриму. Это первый его пурим, с тех пор, как Господу было угодно одарить его счастьем. Задолго и оснавательно готовится к празднику Хаим. Все закупил, все заготовил. За неделю до пурима остановил мельницу, закрыл сахарный завод, прекратил переправу через реку. Благо, своя рука владыка. Иссякнет в лавках мука к празднику — а мельница не работает. Кончится сахар у хозяек — а взять негде. Мед, изюм, вино — как доставить в город, коли переправа закрыта?
Вот и праздник наступил. Хаим шлет шалахмонесы один за другим. Всем, всем, всем. Никого
Главное удовольствие, как сказано, — пуримшпиль. Хаим, почетный гость на представлении, уселся в середине зала, поближе к музыкантам. Сначала артисты царицу Эстер, да Мордехая представляют — это все Хаим каждый год слышит. А потом заиграли клейзмеры. Ох, и здорово же играют эти музыканты, заслушаешься. А скрипачи видят, что самому Хаиму нравится, и еще больше стараются. Через чур стараются. Громко слишком, даже голова заболела. «Эй, ребята, потише играйте, голова болит!» — кричит музыкантам Хаим.
— Не кричи, Хаим, — говорит жена, — удивительно было бы, если бы у тебя не болела голова.
— Где я? — вопрошает спросонья Хаим, и со страшной быстротой настигает его разочарование.
— Не помнишь, любезный муженек, как друзья твои хасиды доставили тебя с пуримшпиля? Говорят, уснул на середине представления.
— Пурим сегодня, — мрачно сказал Хаим и потянулся за рюмкой вина.
— Пурим кончился вчера, дружок! — со знанием дела возразила супруга, не останавливая, впрочем, мужниной руки.
Яшка–цыган
Жаркий полдень. У ворот тюрьмы стоит с раннего утра цыганский фургон. В тени под навесом прячутся от палящего солнца трое: молодая женщина и двое детишек четырех–пяти лет, мальчик и девочка. Жара усыпила детей. Глаза цыганки красны от недавних слез. Но даже признаки несомненного горя не вредят красоте ее смуглого лица.
Вдали показалось облако пыли. Подъехала черная тюремная карета, из которой вышли два жандарма с ружьями, а за ними — молодой цыган: будущий арестант доставлен из суда в тюрьму.
— Яша, Яша, дорогой! — закричала женщина и, не обращая внимания на охрану, бросилась на шею к цыгану.
— Роза, любимая! — воскликнул цыган и горячо обнял молодую красавицу. Слезы покатились
по щекам обоих. Мальчик и девочка проснулись и стремглав бросились из фургона навстречу отцу, обхватили его за ноги и стали по–детски всхлипывать. В нарушение тюремного устава жандармы не посмели помешать столь бурному излиянию чувств.
— Заключенному предоставляется один час для прощания с семьей, — предупредил один из жандармов, должно быть старший по должности.
— Будешь ждать меня? Будешь
— Неужто сомневаешься во мне, Яша? Кроме тебя никого и никогда не любила и не полюблю. Навеки я твоя!
Детей вновь сморил сон. Яшка–цыган и Роза, не стесняясь, сидели обнявшись на виду у жандармов и вспоминали, как полюбили, как поженились. Впервые увидели друг друга на ярмарке. Любовь с первого взгляда. Вскоре — шумная свадьба. Родились дочь и сын. Подруги завидовали Розе: «Повезло тебе с Яшкой — верный парень!»
Яшка–цыган торговал лошадьми. И не только торговал. Красть лошадей куда как доходнее. И стыдиться тут нечего: без удобного случая не было бы и вора. Опасностью Яшка пренебрегал — надеялся на смекалку свою, на силу и на быстрые ноги.
Однажды подкараулили крестьяне дерзкого вора, схватили его на месте преступления, побили жестоко, связали и сдали жандармам. И вот, Яшка у ворот тюрьмы. Прощается с возлюбленной женой своей Розой. Впереди разлука. Письма и короткие встречи — это слишком мало для двух молодых любящих сердец. Одно лишь хорошо, что в минуты свиданий и разлуки люди узнают, как много любви вмещают их души.
Воры и бродяги, грабители и разбойники, мошенники и фальшивомонетчики — всех их приютил огромный тюремный каземат. На свободе занятия у всех постояльцев тюрьмы были разные, а свела их судьба под одной крышей, и неплохо сошлись друг с другом попиратели всевозможных законов. Только двое держатся особняком: Яшка–цыган и еврей средних лет, обвиненный по ложному доносу. Отщепенцев, известное дело, нигде не любят. Цыгана тюремная братва не трогает — силач он, да и мести боятся, когда на волю выйдут. А вот еврею туго приходится. Ест он отдельно, не богохульствует, ни с кем не разговаривает, все только молится по своим книгам. Кому такое понравится? Насмехаются над ним, дразнят, за бороду и за пейсы дергают. Кроме Яшки–цыгана все над ним куражатся.
Как–то раз тюремные постояльцы сумели найти путь к сердцам неподкупных стражей. Добыли себе вина и браги, охмелели и принялись по обыкновению своему насмехаться над евреем. Разгоряченные шутники повалили хасида на пол и давай его бить. Тут Яшка–цыган не усидел в своем углу. Бросился в самую гущу, разбросал в разные стороны озорников, и долго еще они прикладывали пятаки к синякам и унимали кровь, что сочилась у кого изо рта, а у кого из носа. С этого дня даже самые неуемные и дерзкие из них предпочитали обходить стороной Яшку–цыгана, а слабосильный хасид обрел покой под крылом непререкаемой силы.
Понемногу хасид и Яшка стали сближаться. Цыган услышал печальную историю безвинно осужденного еврея, а тот, в свою очередь, узнал тайну своего спасителя. Цыган–то оказывается вовсе и не цыган, а соплеменник хасида. Яков осиротел малым ребенком, жил на милость общины. А как минуло парнишке тринадцать лет, отдали его в помощники к извозчику. С этих пор община мало им интересовалась, а еще менее наставлял его на путь праведности и истины необразованный возница — воспитатель его. Яков перенял у учителя своего любовь к лошадям. Любовь эта свела безнадзорного сироту с цыганами. Так Яков превратился в Яшку–цыгана.