Поющие золотые птицы[рассказы, сказки и притчи о хасидах]
Шрифт:
Ничто, даже тайная зависть ученика, не укрывается от наблюдательного взора мудреца. Сам же раби Шмуэль вздыхает об оставшейся позади молодости. «Выходит, и я завидую?» — размышляет цадик, — «Пусть так, ведь в зависти есть что–то от желания справедливости.»
«Сколько долгих лет тебе нужно учиться, сколько бессонных ночей сидеть над книгами при свече, пока люди назовут тебя мудрецом?» — спрашивает себя Нафтоли. «А ведь есть средство пробить брешь в стене времени. Совершающий паломничество на Святую Землю поглощает божественную мудрость быстро, как губка впитывает влагу. Воздух Иерусалима наполняет разум силой необычайной. Молитвы в Святых местах принесут мне скорый успех», — так мечтает Нафтоли,
Нафтоли признается Дворе в любви и просит ее руки. Очаровательная плутовка словно читала его мысли. «Я пойду с тобой под венец, милый Нафтоли, но сперва испытаю твою любовь. А ты испытай себя. Отправляйся паломником в Святую Землю и возвращайся мудрецом. Клянусь, буду ждать тебя», — сказала Двора. Надо ли говорить, как рад был Нафтоли такому ответу. Все сомнения разрешаются сами собой. Вернее, с помощью Дворы. Но всегда находит причину для сомнений беспокойный Нафтоли: «Отчего светилось лукавство в ее глазах, когда она клялась?» — спросил себя будущий паломник, — «Должно быть, мне почудилось», — получил он успокоительный ответ.
Ах, как долго, долго идти и ехать до Святой Земли. Как тяжела, трудна дорога — долы и горы, реки и моря, пешком и верхом, на плоту и на корабле. Да разве тяготы пути остановят молодого полного сил хасида! «Чем трудней, тем интересней, а чем интересней, тем больше будет внемлющих моим рассказам», — думает Нафтоли и упрямо и весело продолжает путь. Верит пилигрим: по возвращении его ждет двойная награда, исполнение мечты.
Как–то на земле турецкой попал Нафтоли в переделку. Прибыл в некий город. Направился по обыкновению в еврейский квартал. Первым делом позаботившись о ночлеге, зашел в ближайший духан подкрепиться после утомительного дня. За столами — все чернобородые евреи–торговцы. На головах тюрбаны вместо ермолок. Еда вкусная, хоть и острая. Нашелся среди торговцев один, что долго жил в северных краях и понимал язык тамошних евреев. Познакомился с ним Нафтоли. Чернобородый расспрашивает, хасид рассказывает. О том откуда, куда и зачем путь держит. О раби о своем, о хасидах, о которых тут и не слыхали. Что Нафтоли говорит, то собеседник пересказывает товарищам своим на их языке. Евреи народ любознательный в любом конце света. Вот уж все купцы наперебой задают вопросы. Нафтоли едва успевает отвечать, и переводчик трудится за двоих. Шум и гам, как на еврейском постоялом дворе в Станиславичах.
На беду проходили мимо два турецких жандарма. Видят: духан полон евреев, сидят за столами, кричат во все горло, руками размахивают. Среди них один рыжий, нездешний, больше всех шумит. Времена тогда были смутные. А смуту кто сеет? Известно кто. Вот по высочайшему указу самого султана и поступили жандармы так, как и положено им было поступить. Своих чернобородых разогнали по домам, а чужака рыжего, Нафтоли то есть, забрали с собой. Разобраться, что за птица. А на каком языке говорить с ним прикажете? И порешили жандармы, что спешить некуда, и заключили в тюрьму бедного паломника. А суд в тех местах вершится не скоро.
Неделю, другую томится Нафтоли за решеткой и никого не видит, кроме тюремного сторожа, что приносит ему пищу. «Что делать?» — думает наш узник и решается написать письмо учителю своему, раби Шмуэлю. Просит научить, как из беды выбраться. А еще просит, не рассказывать отцу и матери про то, что сидит он в турецкой тюрьме, а, наоборот, заверить
Только прочитал раби Шмуэль письмо издалека, а уж знал, как горю помочь. В том самом городе, где томится в тюрьме его ученик, есть у цадика знакомый раввин, с которым дружил он в молодые годы, когда сам жил на Святой земле в городе Иерусалиме. Пути их разошлись, а дружба осталась. Раби Шмуэль отлично знал, как коротко решать судейские дела в подвластных султану землях. Тайно собрал он достаточно денег и отправил их другу вместе с письмом, в котором просил применить эти деньги для освобождения узника. А еще попросил цадик передать незадачливому Нафтоли упрек за излишнюю просьбу не сообщать дурных новостей отцу и матери. На следующий день, как получил раввин письмо и деньги, свободный странник Нафтоли продолжал свой путь на Святую Землю.
Свершилось. Нафтоли на Святой Земле. Башни древней столицы. Горы и пустыня. Здесь жили праотцы. Для горячего сердца хасида воздух Иерусалима — безбрежное море вдохновения. Духовность проникает в душу и мозг, дабы кристаллизоваться в будущих помыслах и делах. Нафтоли самозабвенно молится у стены Храма. Вот награда за тяготы пути. Другими глазами смотрит он на листы древних книг. Ровные строгие строки проникают мудростью в его ум. «Я сделал правильный шаг», — с гордостью думает Нафтоли.
Летят дни и недели. Кажется, пора возвращаться в родные края. Подходит к концу паломничество. Впереди ждет воздаяние.
Тут вновь с Нафтоли приключилась беда. Заболел и слег. А виной его недугу — восточная пища, ранее упомянутая. Желудок северянина приучен к простоте и однообразию. Изощренный Восток без меры разжигает молодой аппетит. Неумеренность повредила хасиду. Слуга в синагоге, добрая душа, приютил его у себя. Однако, время идет, а больному лучше не становится — бледен, слаб, нет мочи на обратный путь.
Нафтоли пишет письмо по известному адресу. Просит совета, помощи, спасения, чего угодно — лишь бы вернуться домой. Ответное письмо и деньги учитель выслал немедленно. Письмо подняло упавший, было, дух больного, а тело его исцелил искусный врач, вознагражденный за труды деньгами цадика.
Местечко Станиславичи взбудоражено: живым и здоровым вернулся домой паломник Нафтоли. Толпы хасидов у ворот дома. А в горнице — радость и семейное торжество. Объятия отца и матери. Читая немой вопрос в глазах сына, мать говорит: «Твоя верная Двора ждет тебя, Нафтоли.»
Сыграли свадьбу. Молодые счастливы, словно перенеслись в рай. Когда к оглушенному восторгом юному супругу вернулась способность связно говорить и мыслить, он стал, как прежде, подолгу задерживаться в синагоге после молитвы. Хасиды собирались вокруг Нафтоли и жадно слушали его нескончаемые рассказы о путешествии. Евреи, как сказано, народ любознательный. Нафтоли торжествует: хасиды внемлют его речам не меньше, если не больше, чем поучениям самого раби Шмуэля. Игра стоила свеч!
Да и как не слушать рассказ о том, например, как, угодив за смелые речи в турецкую тюрьму, томясь в неволе в каменном каземате, страдая от жестокого голода, ожидая смертной казни, мужественный Нафтоли находит в себе силы, распиливает толстые железные прутья тюремной решетки и совершает дерзкий побег. А разве не поучительна история о том, как изнуренный тяжелым учением, хасид сделался больным и, превозмогая жар и лихорадку, сумел найти в книге нужные слова и обратился с ними к Богу с мольбой о помощи, и Господь послал ему исцеление. Раби Шмуэль, слушая краем уха, как складно говорит Нафтоли, и, стараясь остаться незамеченным и не смутить его, думает: ”Правдивый этот рассказчик не оставляет свои приключения на произвол фактов.» Мудрец снисходителен к ученику.