Позади Москва
Шрифт:
– Автоматическим огнем тебя не прет, судя по всему, – буркнул старший лейтенант. – А одиночными получше большинства… И не только здесь, а по батальону. И я видел, и остальные.
Вика молча ждала, стоя по стойке «смирно», как паинька. Она чувствовала себя неловко. Папа-подполковник был далеко, а она была рядовая. Так много офицеров рядом, причем тех, от кого она зависела – это было непривычно.
– Получишь СВД. Знаешь, что это такое?
Она была бы дурой, если бы сказала «не знаю», и поэтому молча кивнула. Тут же поняла свою ошибку и успела ляпнуть «так точно».
– Получишь в оружейке, я прикажу.
Он вдруг осекся и приподнял голову. Все повторили его движение как близнецы, с секундной задержкой.
– Показалось? – спросил старший сержант вроде бы сам себя, но Проскурин отрицательно покачал головой с очень задумчивым видом.
– Ладно. – Он снова повернулся к ней и смерил Вику взглядом с головы до ног, будто увидев в первый раз. – Как поешь, сразу сюда. Со второй ротой, а? – Он вопросительно взглянул на руководителя стрельб, и тот согласно кивнул.
«Рядовой Петровой» приказали встать в строй, и, уходя, она чувствовала спиной их взгляды. Раньше в таком было удовольствие – ощущать, как мужчины, сразу вся группа, смотрят тебе в спину, когда ты идешь. Теперь в этом не оказалось вообще никакой радости, и она отлично понимала, что дело во всем сразу: и в жутком защитном бушлате, и в том, кто смотрит.
Свои сразу начали задавать вопросы, но довольно быстро угомонились. А на пути со стрельбища разговоры почти прекратились. Все как-то сразу выдохлись, про себя переваривая выпущенные за последние часы патроны, промахи и попадания. Лично Вика очень серьезно обдумывала, почему командование, при всем пиетете к технике безопасности, так открыто равнодушно к патронам. Цинки стояли на столах открыто: перед упражнениями все подходили и набирали. После поражения всех целей упражнения «достреливать» остатки боеприпасов не разрешалось, и их или оставляли себе, доснаряжая магазин, или выкладывали. Но никто ничего не проверял, не считал. Она и любой другой из них могли спрятать десяток патронов в карман бушлата, и никто не обратил бы на это внимания. Это казалось опасным.
Именно потому, что было так тихо, она и услышала негромкий, глухой рокот вдалеке. Будто приглушенное стуканье одного большого камня о другой. Это не было похоже ни на что: ни поезд идет, ни вертолет летит. Вертолеты они видели каждый день, иногда по нескольку раз. Самолеты – только в виде редких запутанных инверсионных следов высоко в небе. Каждый раз при этом Вика вспоминала отца.
– Э, пацаны…
Идущий на две шеренги впереди боец неожиданно замедлил ход, и на него наткнулись сразу несколько человек. Прозвучали ругательства, затормозившему досталось несколько тычков.
– Не, ну правда же! Слушайте!
Слушать на ходу было не очень удобно – в этом парень был прав. Но она уже перестала сомневаться. Прозвучавшее в Викиной голове слово казалось таким невозможным, что она сразу же захотела его отбросить, но не вышло: оно вернулось само, как австралийский бумеранг. «Канонада». Слово из далекой истории, из чего-то школьного про Бородино.
– Р-рота! Бегом! Бегом, вашу мать!
Офицеры обогнали их цепочкой, оружие в руках. На их лицах было какое-то выражение, смысла которого Вика не поняла, причем одинаковое на всех. На всякий случай, она оглянулась: нет, на лицах перешедших на бег товарищей по взводу ничего такого не было. Только напряжение – попробуйте, побегайте в тяжелых ботинках, бушлатах, шапках и с оружием за плечами. И после такого дня. Пусть половины дня.
«До дома» им было недалеко: в Сертолове вообще все концы близкие. Сколько-то минут пыхтения и отхаркивания на бегу. Сопровождающихся ощущением того, что синяк на лопатке растет с каждой секундой. На бегу их колонна слилась еще с одной, состоящей из бойцов в ровно таком же обмундировании, как у них, но сплошь незнакомых. Мало ли кто? В поселке и вокруг него размечалось сразу несколько воинских частей, относящихся к разным родам войск; в чем-то здесь, наверное, была выгода. Вику осенило, что, раз лица сплошь молодые, а не как у них, значит, эти «кадровые», и она осталась довольна собой.
Но на месте все выглядело настолько ненормально, что любые положительные эмоции тут же ушли в ноль. Ну, конечно, можно было признать, что все ненормально. В норме она должна была не стрелять из автомата по мишеням, а сидеть на семинарах, а после них зубрить в библиотеке, а еще позже – идти в бассейн, а после него в клуб или домой, или сначала домой, а потом в клуб. Но в любом случае дома был дом, а не комната напополам с кастеляншей, и дома готовила мама, а не бог знает кто. Здесь она от усталости вообще не чувствовала вкуса еды, ела будто во сне, машинально.
– Третья рота! Стройся! Вторая рота! Стройся!
Снова мат: и слева, и справа, и спереди. Вика растерялась, но в армии одно было неплохо: здесь тут же видят человека, не понимающего, что делать. И весьма конкретно уведомляют его о его следующем шаге.
– Сюда, кура, мать твою! Сюда, я сказал!
Такого, как этот офицер, мама Вики и на порог не пустила бы; и можно не сомневаться, отец бы его разделал на вермишель в одно касание, но слова дошли, и она шарахнулась вслед за всеми.
– Равняйсь! Смир-но! Напра-а… В-во! В колонну по два, бегом марш!
Вике казалось, что люди в зеленых бушлатах и сине-серых шапках бегают пусть не поодиночке, а в колоннах и группами безо всякой системы, но она тут же поняла, что не права. Офицеры управляли ими, как пастухи стадом. Пусть такое сравнение было не льстящим – оно походило на правду. Склады такие, склады сякие. Получение индивидуальных аптечек и индивидуальных пакетов всеми и скомплектованных санитарных сумок – санинструкторами рот. Повесив на себя такую, их доктор громко и неприлично заржал, но в его смехе Вике послышался надрыв. Аптечки – это были ярко-оранжевые пластиковые коробочки. Получение подсумков и гранатных сумок. Получение противогазов и противогазных сумок. Хотя она громко выкрикнула свой номер, как делали все, ей в итоге дали не тот размер, но она даже не сказала ничего вслух. Все было «бегом-бегом», все происходило за какие-то минуты. На одном из складов выдали вещмешки и там же начали буквально кидать в руки «предметы обмундирования», уже без системы, без записи, без размеров. Она схватила сразу две пачки носков, штук по десять в каждой, и тут же выдернула у кого-то из-под носа вязку нитяных перчаток.
Вике не приходило в голову, что такое может быть. Их не учили обращаться с ручными гранатами, не было ни одного занятия, но на каждое отделение выдали по ящику уже снаряженных гранат, бери хоть по три, хоть по четыре. Гранаты оказались совершенно непохожими на те, которые показывают в кино. Они вообще ни на что не были похожи: круглый шарик, вроде крупного новогоднего мандарина, только очень тяжелый. Сверху наполовину гладкий, а снизу рубчатый, с нечастыми насечками. Здоровенный пластмассовый набалдашник, сбоку торчит алюминиевая чека; почему-то поверх рифленых букв и цифр нанесены пометки краской, странно похожей на лак для ногтей. Вика не знала, что делать. Гранаты были очень тяжелыми, прикасаться к ним было страшно, и она не рискнула взять себе ни одну. Под крики «давай-давай» все уже топотали дальше. Снова сто метров бега – и очередной склад, из распахнутого нутра которого мотающиеся туда-сюда бойцы выносят бронежилеты, по две штуки сразу. Их кидали прямо на снег – точнее, на едва подкрашенный инеем бетон, – и все хватали, что придется. Почему-то бронежилеты были разными, по крайней мере двух, а то и трех моделей. Поскольку невозможно было знать, хватит ли их на всех, в этот раз она не стормозила: схватила первый, до которого дотянулась. Весил он, казалось, тонну, и при всей своей спортивной подготовке Вика с очень большим беспокойством подумала о том, что быстро двигаться в таком она точно не сможет.