Позавчера и послезавтра
Шрифт:
– Тот же самый директор Дома сказал, что Виктор Макарович - уже "пройденный этап". Это ваше любимое выражение. Но человек не может быть пройденным этапом!
– Отец решительно вернул письменный прибор на прежнее место.
– И вообще я должен сказать... Что значит "пройденный этап"? Наша с вами жизнь покоится на "пройденных этапах". Как на фундаменте! Не надо быть строителем, чтобы знать, что без фундамента здание рухнет.
Недавно я слышал что-то очень похожее. Но Виктор Макарович говорил о книге, а отец о фундаменте. Потому что был инженером.
Лукьянов папу не узнавал.
– А я держал вас за чересчур деликатного человека. Это мне нравится!
Отца многие считают чересчур деликатным.
"Ты немного недопонимаешь", - говорит мне папа в тех случаях, когда я вообще ничего не понимаю. Например, когда он помогает мне решать математические задачки. "Вот видишь, как у тебя все получилось!" - говорит он. А на самом деле все получилось не у меня, а у него. "Это не совсем так", - говорит папа, когда что-нибудь совсем уж не так.
Он умеет подсказать, вроде бы не подсказывая. Так бывает и с моими задачками, и со звонками Лукьянова.
– Вот видите, как вы отлично придумали!
– говорит он Лукьянову по телефону.
– Это же ты придумал, - возражает мама, когда папа вешает трубку.
– Он и без меня все это знал.
– Знал бы, так не звонил!..
И возражает папа людям так, что, кажется, он просто дополняет их собственные мысли.
А тут он почти кричал. И на кого? На Лукьянова!..
– Разве можно не ценить людей, которые уже сыграли свою роль, выполнили, так сказать, свою функцию?
– продолжал папа.
– Так, простите, и мать с отцом недолго вычеркнуть из памяти. Они ведь тоже выполнили свои функции: родили нас, подняли на ноги. Оглянуться назад - вовсе не значит отступить!
– Лукьянов продолжал не узнавать его.
– А Виктор Макарович мог бы еще долгие годы исполнять свою роль. Назвать его "пройденным этапом"?!
– Это не я назвал, а директор Дома культуры.
Лукьянов оправдывался перед отцом.
– Виктора Макаровича я давно знаю, - сказал он, - очень давно! Я пел у него в хоре.
– Вы... пели?
– переспросила мама.
– Недолго. Певцом я не стал. Так что практически это не имело значения.
– Это не могло не иметь значения, - сказал папа.
– Не надо делать вид, что мы появились на свет такими же, какие мы с вами сейчас. Все имело значение! Мы часто слышим: "Никто не забыт и ничто не забыто!" Разве это должно относиться только к военным подвигам? По-моему, ко всему доброму, что делают люди... Я это давно вам хотел сказать.
– Вот и сказали, - ответил Лукьянов.
– Но как же, если вы пели... можно было не позвонить Виктору Макаровичу? Не проверить?..
– спросил отец.
– Вы знаете, какие сейчас напряженные дни!
– ответил Лукьянов.
– У меня на календаре... там, в кабинете, записано: "Позвонить Караваеву". Хотел узнать о здоровье. В таком вот плане. Потому что директор Дома меня заверил...
– Лукьянов зашагал по комнате.
– Давно я не видел Виктора Макаровича. Должно быть, лет двадцать. В Дом культуры хожу главным образом на собрания. Времени нет. К сожалению...
– Лукьянов остановился.
– А он-то что же не мог о себе напомнить?
– Неудобно, наверно... напоминать, - сказала мама.
– У меня тоже одна голова! И в ней иногда не хватает места...
– Сердце в этом смысле гораздо вместительней, - уверенно сказал папа.
– Да, понимаю.
– Лукьянов сел за стол, на котором стояли целых три телефона. Он уже не был таким напряженным, стремительным. И хотя в кабинете у него шло совещание, он как будто не торопился.
– Нехорошо получилось...
– Дирдом во всем виноват!
– сказал я.
– Кто?
– Директор...
– Дирдом?
– Лукьянов громко захохотал.
– Это мне нравится! Очень подходит... Я думаю, еще не поздно переиграть!
Лукьянов нажал на кнопку. Вошла секретарша, и он сказал, чтобы она соединила его с Дирдомом.
Я думал, что Лукьянов будет кричать на Дирдома, стучать по столу. Но он не кричал.
Не поздоровавшись, он тихо и четко произнес:
– Вы ввели меня в заблуждение. Виктор Макарович мог остаться!
– Дирдом что-то ответил.
– Консилиум?
– Дирдом опять что-то сказал.
– Сейчас у меня нет времени. Потом я вникну во все детали. А пока отмените приказ... То есть как поздно?
Дирдом что-то объяснял. Ничего больше не сказав ему, Лукьянов повесил трубку.
– В сегодняшней вечерней газете будет заметка: "Из театра - в самодеятельность. Заслуженный артист приходит к детям!" Или что-то в этом роде, - сообщил он. И взглянул на часы.
– Уже пять... Газета печатается.
– Виктор Макарович говорил: "Я счастливый человек: никогда не расстаюсь с детством!" Теперь, значит, придется расставаться...
– сказала мама.
– Ни в коем случае!
– Лукьянов поднялся.
– Мы найдем другое место.
– Другого места для него быть не может, - сказала мама.
– А не вернуть ли его на прежнюю должность?
– Дирижером? Там ведь Маргарита Васильевна...
– осмелился возразить я.
– Она вернется на свое прежнее место.
– Виктор Макарович не согласится.
– Почему?
– Я вам не могу... объяснить...
Лукьянов почему-то поверил мне.
– Надо пораскинуть мозгами!
– По примеру отца он чуть не смахнул на пол письменный прибор. И обратился к маме: - Вы зайдите ко мне завтра по этому вопросу.
– Потом обратился к отцу: - А вы зайдите сегодня. По поводу третьего цеха... Надо пораскинуть мозгами!
Он ушел к себе в кабинет, так и не поинтересовавшись, кто я такой. Может быть, он догадался?
– И все-таки я люблю его, - сказал папа.
– Он - голова.
– А душа?..
– тихо спросила мама.
– И душа есть. Только ей некогда себя проявлять...
Когда я вечером пришел к Виктору Макаровичу, он уже все знал.
– Откуда?..
– спросил я.
– Мне позвонил Петя Лукьянов.
Своих бывших учеников он называл так же, как называл раньше, когда они были детьми.