Поздний гость. Стихотворения и поэмы
Шрифт:
Еще в ноябре 1944 года Корвин-Пиотровский был избран в правление Объединения русских писателей и поэтов во Франции и вошел в состав его «Коллегии по проверке деятельности отдельных лиц в годы оккупации» * . В июне 1948 года он был награжден французской медалью Освобождения за участие в движении Сопротивления * . После войны семья жила трудно, зарабатывая на жизнь раскрашиванием шелковых платков * . Этим Корвин-Пиотровский платил за обучение сына в Англии. На некоторое время он примкнул к группе «возвращенцев», публиковал в их печати стихи и просоветские статьи * ; в давнее стихотворение «Плач Ярославны», варьирующее мотивы «Слова о полку Игореве», ввел упоминание «конницы Сталинграда» * . Советский паспорт Корвин-Пиотровский, однако, не взял и вскоре отошел от группы * . В письме к старому приятелю Роману Гулю (31 октября 1953) он писал: «Ты прав: я много наглупил, но видит Бог — сердце мое и руки мои — всегда были чисты. Я о многом сожалею, но ничего не стыжусь» * .
* Русское зарубежье…, т. I (5), 64.
* Ibid., 265.
*
* См., в частности, Русское зарубежье…, т. I (5), 70, 96, 101, 202, 227. Ср. Андрей Чернышев, ред., «“Этому человеку я верю больше всех на земле”: Из переписки И. А. Бунина и М. А. Алданова», Октябрь 3 (1996), 131.
* Стихотворение опубликовано: Руль, 15 апреля 1928; перепечатано с изменениями: Советский патриот, 9 июня 1945, и в Поздний гость, I.
* Ср. Герра, 318.
* Roman Gul’ papers, Box 8, Folder 170.
В это время Корвин-Пиотровский принимал участие в неформальных парижских литературных кружках. По субботам он посещал квартиру Сергея Рафальского, где собирались Гингер, Присманова, Шаршун, Кирилл Померанцев и другие * . В первой половине 1950-х годов на собраниях в квартире Анны Элькан, где жил Сергей Маковский, поэт встречался с Адамовичем, Ивановым, Одоевцевой, теми же Гингером и Присмановой * . Участие его в литературных вечерах, чтения и выступления в Париже — как индивидуальные, так и с другими авторами — отмечены с 16 декабря 1944 года по 9 февраля 1960 года * . С 1945 до 1950 года он нередко печатался в журнале «Новоселье», основанном в Нью-Йорке и позднее перенесенном в Париж; был включен также в несколько антологий и коллективных изданий— «Встреча» (1945), «Русский сборник» (1946), «Эстафета» (1948), «На Западе» (1953), «Муза Диаспоры» (1960). В 1950 году опубликовал сборник лирики «Воздушный змей» (куда вошли и тюремные стихи), в 1960 году — книгу «Поражение», состоящую из четырех поэм и небольшого числа стихотворений. Обе книги подтвердили его поэтическую репутацию * .
* Герра, 143–144.
* Кирилл Померанцев, Сквозь смерть: Воспоминания (London: Overseas Publications Interchange Ltd., 1986), 86. Ср. Русское зарубежье…, т. I (5), 374.
* Русское зарубежье…, т. I (5), 66, 152–153, 187, 194, 229, 269, 278, 283, 382, 420, 522; т. II (6), 381, 394.
* О «Воздушном змее» писали Н. Андреев (П. Тверской, «Полет по “ломаной кривой”», Грани, 12 (1951), 168–169, перепеч.: Поздний гость, II, 221–222); Ю. Иваск, «Воздушный змей», Новый журнал, 25 (1951), 303. См. еще К. Вильчковский, «Литературные заметки о поэзии В. Корвин-Пиотровского», Возрождение, 53 (1956), 129–135, перепеч.: Поздний гость, II, 223–231. О «Поражении» писали Г. Адамович, «Стихи Вл. Корвин-Пиотровского», Новое русское слово, 10 апреля 1960, перепеч.: Поздний гость, II, 218–220; Ю. Офросимов, «Против течения», Новый журнал, 61 (1960), 154–159.
Парижские стихи Корвин-Пиотровского написаны в метафизическом ключе, по-прежнему ориентируются на Пушкина, но также и на философских поэтов ХIX века — Баратынского, Тютчева. В них ощутима и лермонтовская традиция: так, во многих стихотворениях («На дымный луг, на дол холмистый…», «Терзаемый недугом грозным…», «Я освещен закатом бурным…» и др.) использованы мотивы «Демона». Нигилизм, опустошенность, отрешенность от мира выражены особенно в ранних стихах этого периода («Непрочное апрельское тепло…» и др.). Парижские пейзажи отмечены эмигрантской тоской по России («Дырявый зонт перекосился ниже…»). С Ходасевичем Корвин-Пиотровского связывает интерес к острым стыкам «низкого» быта и вечности, вторжениям чуда — или небытия — в каждодневный мир («Бредет прохожий, спотыкаясь…», «Очки», «Фрегат», «Сквозняк»). В центре тюремных стихотворений («За дверью голос дребезжит…», «Нас трое в камере одной…») — столкновение неволи и внутренней свободы, приобретающей трансцендентное измерение. Репертуар тем и топосов поэта невелик, часта традиционная символика двумирности (полет ангела, воздушного шара, бабочка, зеркало, дым, туман). Отмечалось также метрическое однообразие Корвин-Пиотровского * . После раннего периода, закончившегося в 1923 году, он отдавал явное предпочтение четырехстопному ямбу * . Из 197 стихотворений, включенных в первый том сборника «Поздний гость», только 40 используют иные размеры (обычно хорей и амфибрахий); четырехстопным ямбом написаны и все четыре поэмы * . Однако эта монотонность искупается разнообразием ритмических форм, умелой звукописью. Рифмовка Корвин-Пиотровского обычно проста, он отнюдь не избегает грамматических рифм. С годами в его поэзии нарастает странность и загадочность, появляются почти сюрреалистические образы, причудливые искажения перспективы, смысловые и/или грамматические сдвиги, многочисленные эллипсисы, иногда оттенок пародийности («Чиновник на казенном стуле…»). Не вошедшее в «Поздний гость» стихотворение «Астронавт», развивающее тему смертной космической пустоты, пожалуй, предсказывает Бродского. Всё чаще литературные отсылки, особенно к Шекспиру («Леди Макбет в темной ложе», «Офелия» и др.).
* См., напр., Бахрах, 163.
* Ср. в этой связи известные стихи Ходасевича «Не ямбом ли четырехстопным…».
* См. G. S. Smith, „Stanza Rhythm in the Iambic Tetrameter of Three Modern Russian Poets,” International Journal of Slavic Linguistics and Poetics 24 (1981), 135–152.
Следует заметить, что поэт был взыскателен к себе: в его архиве сохранилось много стихов, не включенных в сборники (кстати, в них он сплошь и рядом употребляет иные размеры, чем четырехстопный ямб, вплоть до свободного стиха). Стихотворения часто перерабатывались, имея по несколько вариантов.
Критики отмечали тяготение Корвин-Пиотровского к большим формам, нечастое у эмигрантских поэтов * . Некоторые (например, Ю. Иваск) говорили, что ему больше всего удавались поэмы * . Они посвящены детству в Белой Церкви («Золотой песок»), военным и эмигрантским воспоминаниям («Поражение», «Ночная прогулка»), истории еврейского мальчика, который предстает как бы двойником автора («Возвращение»). Все эти произведения
* Ср. Вильчковский, op. cit., 226.
* Юрий Иваск, «Поэзия 'старой' эмиграции», Русская литература в эмиграции: Сборник статей под ред. Н. П. Полторацкого (Питтсбург: Отдел славянских языков и литератур Питтсбургского университета, 1972), 61.
* В АКП сохранились также произведения «легкого жанра» — эпиграммы, наброски шуточной пьесы.
* В письме к Роману Гулю от 22 апреля 1954 упоминается и о замысле романа (Roman Gul’ papers, Box 8, Folder 170).
С 1953 года Корвин-Пиотровский был постоянным сотрудником «Нового журнала». Примерно с этого времени он стал планировать переезд в Америку, хотя старый приятель Роман Гуль предупреждал его о сопряженных с этим политических сложностях («Твое послевоенное “совпатриотство”, участие в газете этой гнусной — вероятно, вам всем очень повредило в смысле возможности переезда сюда. Ибо, как всегда в таких случаях, — из мухи часто делают слона и к[акие]-н[ибудь] русские настрочат на тебя такие доносищи — что надо годами разматывать будет всю эту беллетристику» * ). В начале 1961 года (видимо, в феврале) поэт с семьей всё же переселился в США, куда еще в 1938 году переехали из Берлина родственники Нины Алексеевны (сестра Люси Росс и ее муж). Здесь он принял американское гражданство. Семья жила на французские сбережения, с 1963 года родителям помогал и Андрей (ставший профессором математики Андрэ де Корвином). Жили в Сан-Хосе, позднее в Лос-Анджелесе. «Я — вне быта!» — писал Корвин-Пиотровский Офросимову * . У него появились новые друзья, в том числе известный славист, выходец из СССР Владимир Марков.
* Письмо от 14 августа 1955 (АКП, box 8, folder 39).
* Офросимов, 249.
К калифорнийскому периоду в итоговом сборнике отнесены несколько десятков пейзажных и философских стихов (некоторые написаны еще в Европе). Они отмечены дневниковой интимностью, нередко — ощущением приближающейся смерти («Бессонница и задыханье…», «Не от свинца, не от огня…»). Среди них тематически (и ритмически) выделяются стихотворения о Дмитрии Самозванце и Марине Мнишек * («Налево, направо — шагай без разбора…», «Замостье, и Збараж, и Краков вельможный…»), а также о прибытии праха эмигранта на крейсере в Россию («Для последнего парада…»):
* Видимо, поэт предполагал написать о них обширный цикл или даже поэму. В АКП (Box 8, Folder 145, Folder 150 и др.) сохранились многочисленные фрагменты, посвященные теме Самозванца. Иногда с этой темой связываются и другие романтические мотивы польской истории. Стихи о Самозванце и Марине хронологически предшествуют переезду Корвин-Пиотровского в США.
Час желанного возврата
(Столько звезд и столько стран), —
В узком горле Каттегата
Северный залег туман.
И до Финского залива,
Сквозь балтийский дождь и тьму,
Бьет волна неторопливо
В молчаливую корму.
И встают, проходят мимо
В беглой вспышке маяка
Берега и пятна дыма,
Острова и облака.
Умер Корвин-Пиотровский в Лос-Анджелесе 2 апреля 1966 года, в Вербную Субботу. Там (в Голливуде) он и похоронен. Причиной смерти была аневризма аорты * . В гроб поэта был положен мешочек с киевской землей, который привезла девушка-француженка, побывавшая в Киеве туристкой.
* О последних днях и смерти поэта подробно говорится в письмах его вдовы к Офросимову (АКП, Box 2, Folder 77–78).
За помощь в работе над данной статьей и комментариями к книге автор выражает искреннюю благодарность Андрэ де Корвину, Николаю Богомолову, Александру Воронцову-Дашкову, Ирине Лукка, Федору Полякову, Карен Роснэк, Василию Рудичу, Габриэлю Суперфину, Роману Уткину, Лазарю Флейшману, Бену Хеллману.
Томас Венцлова
Дом семьи В. Л. Корвин-Пиотровского в Лос-Анджелесе
Могила поэта
Могила Н. А. Корвин-Пиотровской
Вид кладбища в Голливуде,
где похоронен поэт и его жена
КОММЕНТАРИИ
Вводная часть
За основу книги принят посмертный двухтомник Владимира Корвин-Пиотровского Поздний гость, составленный его вдовой Ниной Корвин-Пиотровской (в отборе текстов и композиции которого, возможно, участвовал сам поэт). Редакции стихотворений, поэм и драматических поэм, напечатанные в этом сборнике, полагаются окончательными. Сохранен порядок текстов, данный в двухтомнике.
Кроме сборника Поздний гость в книгу включены три более ранних сборника поэта — Полынь и звезды, Святогор-скит и Каменная любовь. Включены также юношеские тексты Корвин-Пиотровского из книги Стихотворения, изданной вместе с Виктором Якериным. Те стихи из сборников Полынь и звезды и Каменная любовь, которые вошли в Поздний гость (а именно, Игоревы полки, Снова хмель загулял во сне, Земля), публикуются в составе Позднего гостя и по его тексту. Стихотворение Каменная любовь, одинаковые тексты которого вошли в Полынь и звезды и в Каменную любовь, публикуется только в составе второго из названных сборников.