Поздний звонок
Шрифт:
– До какого места? – деловито спросили у дальнего окна.
Родыгин чиркнул себя карандашом по бедру, показывая, что нога как таковая просто перестала существовать.
– Не показывайте на себе, – предостерегла его Векшина.
– Это огромная трагедия для родителей потерпевшего и для него самого, – подытожил он. – Одиннадцатилетний калека, ваш ровесник. А почему так случилось?
– Сам виноват, – ответил от того же окна тот же бестрепетный голос.
– Так случилось потому, – поморщившись, сказал Родыгин, – что этот мальчик ничего не знал о тормозном пути.
Он подробно объяснил, что такое тормозной путь, каким он бывает при допустимой скорости шестьдесят километров в час у различных транспортных средств и в зависимости от погоды – на сухом асфальте, на мокром, в гололед. Рекомендовал записать эти данные и, прохаживаясь между рядами, начал медленно диктовать.
Некоторые старательно записывали, в том числе Векшина, другие шевелили губами, пытаясь запомнить, а большинство делали вид, будто записывают или запоминают. Двое смельчаков на последней парте не делали и вида.
Закончив диктовку, Родыгин рассказал про глазомер. При хорошем глазомере под колеса не попадешь, потому что легко можно определить расстояние до приближающейся машины, соотнести его с длиной ее тормозного пути и принять верное решение – идти или подождать. Всё это делается автоматически, для чего нужно постоянно тренировать свой глазомер.
– Скажите-ка мне, – предложил Родыгин, – сколько метров от доски до противоположной стены. Только быстро.
Ответы расположились в широком диапазоне. Он выслушал всех и без особой надежды спросил:
– А в вашем классе есть кто-нибудь, кто попадал под машину?
Оказалось, что есть. Филимонова весной сбило мотоциклом, неделю в школу не ходил.
– Встань, Филимонов! – зашипели девочки. – Вставай, вставай, про тебя говорят!
Филимонов встал.
Маленький ушастый мальчик в школьной форме, ему показалось, что привычный мир остался далеко внизу, а сам он, как выдернутая из воды рыбина, прорезал головой спасительную пленку и теперь хватал ртом воздух, задыхаясь от ужаса и одиночества. Он не записал и не запомнил тормозной путь мотоцикла «ИЖ-Планета», который сбил его около магазина «Дары природы». Филимонов пил там томатный сок, чудесный дар природы по десять копеек стакан, а соль бесплатно. Когда он отлетел к газону и увидел кровь у себя на рубашке, первая мысль была, что это из него выливается томатный сок.
– Вот мы и спросим у Филимонова, сколько здесь метров.
– Где? – спросил веселый мальчик, до этого сидевший под столом.
Тот же вопрос читался в глазах у многих, включая тех, кто на него уже ответил. За истекшие две минуты условие задачи успело выветриться у них из памяти.
– От этой стены, где доска, и до той, – терпеливо показал Родыгин и опять перевел взгляд на Филимонова. – Ну, сколько здесь метров?
– Двенадцать, – глубоко вздохнув, прошептал Филимонов.
– Громче. Чтобы все слышали.
– Двенадцать метров.
– Что ж, проверим. У меня шаги ровно по восемьдесят сантиметров. Значит, сколько здесь должно быть моих шагов?
Воцарилось гробовое молчание. Наконец одна девочка, посчитав на бумажке, подняла руку, встала и ответила полным ответом:
– Ваших шагов должно быть пятнадцать.
– Умница, – поощрил ее Родыгин. – А теперь считайте.
Он занял исходную позицию, плотно прижав к плинтусу задники ботинок, и с левой ноги, печатая шаг, двинулся по проходу.
– Раз, – грянул нестройный хор, с каждым шагом набирая силу. – Два. Три…
На четвертом шаге Родыгин отчетливо осознал, что шагов будет именно пятнадцать, не больше и не меньше. Тогда он крепко удлинил пятый шаг, еще сильнее – шестой, а седьмой и восьмой махнул метра по полтора. Рост позволял сделать это незаметно, кроме того сыграла свою роль отвлекающая жестикуляция.
– Десять, – прогремел хор.
– С половиной, – великодушно добавил Родыгин.
Наступила тишина, Филимонов остекленевшими глазами смотрел в простенок. Он был пропащий человек. У него оказался плохой глазомер, поэтому он и попал под мотоцикл. И еще попадет.
– Вот видишь? – с ласковым укором сказал ему Родыгин. – Садись.
Филимонов сел. Девочки поглядывали на него с жалостливым любопытством, как на кандидата в покойники.
Чувствуя легкие уколы совести, Родыгин неторопливо двинулся в обратную сторону.
– Пройдут годы, – говорил он на ходу, – вы все вырастете, будете честно трудиться в народном хозяйстве и сами сможете приобрести автомобиль в личное пользование. Кто хочет иметь личный автомобиль? Поднимите руки.
Подняли все, кроме самого маленького и хуже других одетого мальчика, сказавшего, что у него уже есть, и Векшиной, которая ничего не сказала.
Не добившись от нее объяснений, Родыгин продолжил:
– Одно твердо запомните со школьной скамьи: никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя садиться за руль в нетрезвом виде.
Для наглядности он крупными мазками набросал картину, чьи герои были выхвачены прямо из жизни. Вот Векшина, сама уже мама, катит по тротуару детскую коляску… Родыгин сделал паузу, потому что, как и следовало ожидать, по классу порхнули смешки. В основном невинные, но две-три девочки стыдливо фыркнули, опуская глаза, а откуда-то слева донеслось осторожное мужское гоготанье. «Уже знают», – с грустью подумал Родыгин. Сам он узнал об этом гораздо раньше, но для городских детей, не имеющих дела с домашней скотиной, знание было довольно ранним и, уж конечно, не из чистых уст.
Интригующим тоном, чтобы переключить внимание, Родыгин поспешил сообщить, что Векшина была на молочной кухне. Она спокойно катит коляску с младенцем, а за пару кварталов от нее, еще неразличимый в потоке других машин, мчится автомобиль, за рулем которого сидит Филимонов. Он возвращается с дня рождения, где пил не только томатный сок.
Филимонов польщенно заулыбался.
Теперь уже никаких уколов совести не чувствуя, Родыгин напомнил, что глазомер у него и так-то плохой, а после дня рождения вовсе никуда не годится. Вдобавок только что отшумела гроза, асфальт мокрый, тормозной путь увеличивается. Филимонов давит на педаль. Поздно! В глаза ему бьет красный свет, цвет крови, машину неудержимо несет на линию перехода, по которой счастливая мать катит свою коляску.