Поздний звонок

Юзефович Леонид Абрамович

Он обернулся к Векшиной.

– Встань-ка.

Она встала. В горле у нее затаился крохотный злой человечек. Когда он дрыгал ножкой, горло сжимала неудержимая судорога.

– Сделай вот так, – посоветовал Родыгин и показал как.

Он привстал на носки, немного постоял, балансируя корпусом, затем всей тяжестью тела грузно шлепнулся на пятки. Этот метод, описанный в книге известного авиаконструктора Микулина, помогал быстро удалить из организма вредные шлаки, скрытые отходы жизнедеятельности.

– Вот увидишь, сразу пройдет, –

ободряюще улыбнулся Родыгин и повторил демонстрацию.

Векшина не шевельнулась, а любознательный мальчик объявил:

– У меня вопрос.

Родыгин взглянул на него с ненавистью.

– Ну?

– Кто живет в Сингапуре?

– Сингапурцы.

– А они кто?

– Люди. Такие же, как мы с тобой.

В ответ сказано было с еврейской безапелляционностью:

– Нет, не такие. Они – мусульмане.

– И что?

– У мусульман много жен. Их сразу всех сажают в тюрьму вместе с мужем, весь гарем? Или по очереди?

– Подойди ко мне после звонка, я отвечу на твой вопрос, – пообещал Родыгин.

Он посмотрел на застывшую, как истукан, Векшину и пожал плечами.

– Как хочешь. Тебе же хуже.

– Я принесу ей воды, можно? – вызвался самый маленький и беднее всех одетый мальчик.

Родыгин кивнул, подумав, что именно в таких детях сильнее развита способность к состраданию. Мальчик взял портфель и пошел. Когда дверь за ним закрылась, откуда-то сзади со знанием дела известили:

– Больше не придет.

Векшина опять икнула.

– Садись, – велел ей Родыгин.

Она села, зацепив коленями портфель, он вывалился из ниши на пол, учебники и тетрадки рассыпались. Отдельно отлетела стеклянная туфелька, с прошлогодних зимних каникул всегда лежавшая в портфеле как напоминание о том, что счастье возможно.

Родыгин поднял ее, провел пальцем по ложбинке над каблуком, вырезанной для того, чтобы класть туда недокуренную сигарету.

– Зачем ты носишь с собой эту пепельницу?

– Отдайте, – сказала Векшина, засовывая в портфель всё то, что из него выпало.

Человечек в горле последний раз дрыгнул ножкой и выскочил в форточку, под дождь. Он уже минуты две хлестал по стеклам, окутывая класс ровным усыпляющим гулом.

– Это пепельница твоего папы?

– Мой папа не курит.

– Не ври. Кто пьет, тот курит, – поделилась жизненным опытом рано созревшая Вера с зеленым подбородком.

С туфелькой на ладони Родыгин прошелся по классу, все время чувствуя на себе взгляд Векшиной, хотя она не только не поворачивала головы в его сторону, но даже не двигала зрачками. Векшина смотрела так, словно ее нарисовали на агитплакате.

Родыгин ощутил себя жертвой оптического обмана.

– Надеюсь, – сказал он, – в вашем классе нет таких ребят, которые курят.

– Филимонов курит, – наябедил веселый мальчик, в очередной раз вылезая из-под стола.

– И пьет, – добавили сзади и заржали.

– Отдайте, пожалуйста, – опять попросила Векшина.

Родыгин медлил. Судьба послала ему

замечательное наглядное пособие для рассказа о вреде курения. Расставаться с ним не хотелось, но как его правильно использовать, он пока не знал. Мысли скользили в том направлении, что красота этой туфельки с ее женственными изгибами и острым хищным носом – это красота порока, нужно уметь отличать ее от подлинной красоты, которая делает человека лучше, а не пробуждает в нем низменные желания. Он начал говорить об этом, трудно подбирая слова, но перебили две нарядные девочки за одним столом.

– Пожалуйста, отдайте ей! Ну пожалуйста! – заныли они, нахально поглядывая на Родыгина и влюбленно – друг на друга.

– А то я вам ничего больше не стану рассказывать! – пригрозил начитанный мальчик.

В этот момент Родыгин понял, что еще не сказано о самом страшном, пострашнее курения и даже алкоголя. Говорить о наркотиках в детской аудитории следовало с предельной осторожностью, но неожиданно для себя самого он взял с места в карьер, спросив:

– Кто знает, что такое «мулька»?

Стало тихо. Родыгин сощурился.

– Кто-нибудь знает? Только честно.

– У меня так кошку зовут, – робко сказала прозрачная девочка, сомневаясь в правильности ответа.

Все засмеялись, и она добавила:

– Раньше звали Муркой, но переназвали из-за сестры.

– Чьей? – спросили у второго окна.

– Моей. Она еще маленькая и не выговаривает букву «р».

На этом всё кончилось, зазвенел звонок. Сквозь шум дождя его звон казался слабым и неуверенным, так звенит спрятанный под подушкой будильник, не настаивая, но деликатно напоминая о печальной необходимости вставать.

Ребята возбужденно заерзали.

Успокивая их, Родыгин поднял руку.

– Тихо! Это сигнал не для вас, а для меня.

Свои беседы он старался закончить таким образом, чтобы после них оставались два противоположных чувства – полноты и незавершенности сказанного. Недостаточно просто изложить тему и сделать выводы, нужно еще внушить слушателям понятие о неисчерпаемости предмета. Родыгин виртуозно владел этим искусством, но сейчас мешал сосредоточиться тропический ливень за окнами. «Как в Сингапуре», – подумал он и увидел, что Векшина вдруг рванулась к выходу.

В руке у нее был портфель, но она отпустила его, едва Родыгин, в прыжке догнав ее, схватился за ручку, и юркнула в дверь. Он почувствовал себя мальчишкой, которому достался хвост улизнувшей ящерицы. Швырнув портфель на стол, Родыгин бросился за ней, коридор надвинулся гамом, толкотней, ребячьи лица проносились мимо, как лампочки в тоннеле. Он бежал, чтобы вернуть Векшиной туфельку, а она уже нырнула в тамбур, вылетела на крыльцо.

Даже здесь, под крышей, воздух был пропитан колючей моросью, внизу пенились ручьи, лягушками плюхались в траншею подмытые комья глины. Векшина слышала за собой шум погони, подковки тяжелых мужских ботинок гремели по кафелю.