Пожалуйста, только живи!
Шрифт:
«Мальчик мой, любимый мой… Ты так устал от всего этого… Я бы бросила все ради тебя. Всю свою нелепую никчемную жизнь. Эту вечную погоню за адреналином, опасностью, яркими впечатлениями. Все свои жалкие, никому не нужные творческие потуги. Зачем мне все это без тебя? Я бы все оставила, если бы ты только попросил. Но ты никогда не попросишь».
Она все-таки не выдержала и задала сакраментальный вопрос. Однажды в полдень, когда все вокруг, казалось, звенело от зноя. Они с Маратом брели по мощенной плитками извилистой дорожке парка у отеля, между слишком
Из буйных тропических зарослей вдруг выбрался щенок – забавный беспородный малыш, одно лохматое ухо было прижато к голове, другое задиристо торчало вверх. Откуда он только взялся здесь, в этом вылизанном дорогом отеле?
Щенок несмело ступил неловкими лапами на дорожку, покосился на Марата и вдруг, прыгнув, легко ухватил зубами край штанины его белых брюк. Радостно заворчав, потянул в сторону и снова вскинул глаза, призывая поиграть с ним. И Марат, легко рассмеявшись – совсем как раньше, – присел на корточки и принялся трепать незнакомую псину за уши, чесать бархатное брюшко, гладить спину. Рита, замерев на месте, смотрела на него, боясь дышать, чтобы не спугнуть это почти забытое беззаботное выражение лица. Он был так похож сейчас на себя прежнего, на мальчишку из бандитского района, умело скрывающего за приблатненными грубоватыми повадками свою удивительную доброту, отзывчивость, преданную и ласковую натуру. Вечно к нему липли все живые существа – кошки, собаки, раненые птицы – заброшенные звереныши, от природы умеющие чувствовать за нелепыми человеческими масками истинную натуру.
По дорожке к ним уже спешил смущенный служитель отеля. Приблизился, строго погрозил щенку и рассыпался в извинениях на английском:
– Прошу прощения, сэр, это собака нашего шеф-повара. Руководство отеля приносит вам извинения…
– Все хорошо, все в порядке, – с улыбкой отозвался Марат.
Служитель осторожно поднял щенка с земли, потащил куда-то, и Марат крикнул ему в спину:
– Не обижайте его! – а потом обернулся к Рите, все еще улыбаясь.
И вот тогда она не выдержала и спросила, словно очертя голову бросилась вниз с обрыва.
– Когда заканчивается твой контракт?
Лицо Марата сразу замкнулось, закрылось, стало чужим и сдержанным.
– Через полтора года, – коротко ответил он.
Но ее уже несло, она не могла остановиться, выдохнула, пристально глядя на него:
– А что потом?
– А потом… – на скулах его заиграли желваки. – А потом я подпишу новый.
– Господи, но почему? – почти выкрикнула она, от бессилия топнув ногой. – Почему? Почему ты не хочешь вернуться? Быть со мной? Просто быть вместе, все равно где?
– Рита. – Он прикрыл глаза, медленно выдохнул через нос, и, когда снова заговорил, голос его был спокойным и убедительным: – Ты же видишь, я уже не смогу жить на гражданке. Я изменился, все изменилось. Я смотрю вокруг и не понимаю, как можно гулять, спать, обедать, купаться в море, когда где-то там идет война, стреляют, бросают бомбы, гибнут люди. Каждый день, каждую минуту, Рита. Мы гибнем, чтобы вы тут могли просто жить, не задумываясь об этом. Чтобы ты жила спокойно, спала спокойно, дышала, улыбалась. А я… Я видел все это своими глазами, я жил в этом последние семь лет, и я уже просто не смогу делать вид, что ничего этого не существует.
– А меня ты спросил? – непокорно мотнула головой она. – Спросил, нужна ли мне твоя жертва? Я не могу, не хочу ее принять. Я просто хочу быть с тобой, всегда. И, если война нас настигнет, значит, я тоже возьму оружие и встану рядом с тобой. А если нет… То и пусть весь остальной мир катится в тартарары, мне наплевать. И не надо мне вешать на уши всю эту лапшу – что вы боретесь за мир во всем мире. Стрелять за мир – это же оксюморон, Марат! Нелепость, бессмыслица! Тебе просто нравится так жить, признайся, да?
– Нравится или нет, а по-другому я жить уже не смогу, – твердо сказал Марат. – Ты же видела, как я просыпаюсь. Как шарахаюсь от любого резкого звука. Это моя жизнь, Рита, и другой она уже не будет. Так же, как и твоя никогда не будет другой. Мы бы все равно не смогли быть вместе, пойми. Я бы никогда не принял твой образ жизни.
– Мой образ жизни? – отшатнулась она, нервно засмеялась и порывисто прижала ладонь ко рту. – Марат, да это все чушь! Мне никто не нужен, кроме тебя, я бы все бросила…
– Никто не нужен? – прорычал он, тоже уже заведенный, почти не контролирующий себя. – Не лги, пожалуйста! Сколько их у тебя было за эти годы? Двадцать? Тридцать? Только не ври, что преданно ждала меня, ни на кого не глядя.
– Так вот что не дает тебе покоя? Сколько их было? – крикнула Рита. – Что ж, может, я и не святая Цецилия, но… А сколько их было у тебя? О, только, пожалуйста, не говори, что все эти годы хранил целибат, я все равно не поверю.
Из него словно вдруг выпустили воздух. Плечи опустились, взгляд уперся в землю.
– Я не знаю, – очень спокойно, ровно произнес он. – Там нет времени об этом думать, считать. Тебе дают увольнительную – и это значит, что ты все еще жив. И ты просто живешь на всю катушку, живешь один вечер. Потому что назавтра не так страшно идти в бой, зная, что вчера тебя обнимали хотя бы чьи-то руки. Потому что, если тебя подстрелят, может быть, хоть кто-то на минуту о тебе вспомнит. Это моя жизнь, Рита. Такая, какая есть. Я не должен был звать тебя сюда, взваливать на тебя это все. Прости.
И она, подавившись всхлипом, бросилась к нему, обхватила руками плечи, слепо целуя скулы, щеки, глаза, губы. Вдруг лишь на мгновение представила, как кто-то так же стреляет в него, без ненависти, видя в движущейся фигуре только заданную цель. И все сразу стало неважно. Где он будет, вернется ли к ней, смогут ли они когда-нибудь быть вместе. Господи, лишь бы только он остался жив.
– Обещай мне… – сипло шептала она, задыхаясь. – Обещай, что не дашь себя убить. Обещай мне! Господи, Марат, я люблю тебя. Я ночами смотрю на тебя и люблю твои ребра, твою грудную клетку, потому что они защищают твое сердце, твои легкие, твою жизнь. Потому что, может быть, если повезет, они остановят пулю. Я люблю твои шрамы, потому что они означают, что ты встретился со смертью и выжил. Обещай, что никогда не умрешь, пожалуйста!