Пожарный
Шрифт:
— Нет, Элайджа, — прошептала она.
— Хорошо. Пойдём.
Я начал раздеваться в ту же минуту, как завёл Мию в спальню. Скинул всю одежду в рекордно короткое время и выгнул бровь на всё ещё полностью одетую Мию.
— Снимай одежду, Мия.
Она уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Мия ничего не говорила всю дорогу до моего дома, но то, как продолжала ёрзать на сиденье, пока я гладил её бедро, уверило меня, что она уже насквозь мокрая.
Обычно я бы раздел её сам, но в этот раз откинулся на кровати и пристально посмотрел на неё.
— Раздевайся.
Она потянулась к краю рубашки, и я добавил:
— Медленно.
Она покраснела, но медленно стянула рубашку через голову и бросила её на пол. Её тёмные волосы были распущены, и я наблюдал, как они блестели на свету, когда она потянулась расстегнуть лифчик. Мия придержала его у груди на мгновение, прежде чем позволить ему скользнуть вниз, медленно обнажая эти прекрасные бледные округлости.
— Прикоснись к ним, — требовательно сказал я. Мой голос звучал хрипло, и я жадно наблюдал, как Мия обхватила свои сиськи и потёрла соски большими пальцами. — Хорошо ощущается, детка?
— Да, — простонала она. Она сжала их сильнее, и я застонал, когда она расстегнула джинсы и спустила их вниз по ногам. Она сбросила их и грациозно сняла носки, перед тем как встать передо мной. Только лоскуток шёлка отделял мой голодный взгляд от её киски.
— Ты влажная, Мия?
— Да.
Она чуть-чуть раздвинула ноги, и настала моя очередь застонать, когда я увидел растущее влажное пятно на её шёлковых трусиках. Её руки вернулись к груди, сжимая и поглаживая, и я с возрастающим возбуждением наблюдал, как она потягивает и пощипывает свои соски, пока они не стали твердыми и набухшими.
Я поднял глаза к её лицу и проследил за её взглядом к моей промежности. Стыд затопил меня, и я отдернул руку от члена. Я потирал и сжимал свой член, даже этого не осознавая.
— Не останавливайся, — попросила Мия. — Я хочу посмотреть.
— Нет. Ложись на кровать, Мия.
Она покачала головой и бросила на меня сексуальный и упрямый взгляд:
— Нет, я хочу посмотреть как ты трогаешь себя, Элайджа.
«Грязный мальчишка! Грешник!»
Ещё больше стыда переполнило меня, и мой член съежился.
— Я сказал «нет».
— Почему нет?
— Прекрати, Мия.
Она покачала головой, и, смущенный и злой, я повернулся на бок и уставился в стену:
— Знаешь что? Я устал. Сделаем это в другой раз.
— Ох, ну уж нет, чёрт возьми, — произнесла Мия.
Я напрягся, когда Мия забралась на кровать позади меня и прижалась тёплой грудью к моей спине. Несмотря на стыд и плохие воспоминания, мой член тут же снова затвердел.
— Почему каждый раз, когда начинаешь трогать себя, ты выглядишь так, как будто тебя сейчас стошнит? — спросила Мия.
— Я не хочу об этом говорить.
Её мягкие руки проследили шрамы на моей спине.
— Твои родители говорили тебе, что мастурбировать — это плохо?
Боже, она чересчур проницательна. Я продолжал молчать, когда она прижалась нежным поцелуем к моей спине, а её пальцы всё ещё обводили края зарубцевавшейся плоти на моей пояснице.
— Расскажи мне, из-за чего у тебя эти шрамы, Элайджа, — её голос был любящим, но настойчивым.
У меня скрутило живот, а член снова абсолютно вышел из игры, и я сказал:
— Я знал, что это было неправильно. Мне снова и снова твердили, что трогать себя — это грех, но мне было четырнадцать, и я ничего не мог с собой поделать. Я не хотел грешить, но я просто... не смог удержаться.
Боже, я звучал жалко, но Мия издала успокаивающий звук и еще теснее прижалась ко мне.
— Моя мать вошла в мою комнату. Ей следовало сначала постучать, таково было правило, но она... она не следовала ему. Когда увидела, чем я занимаюсь, то взбесилась. Я умолял её не говорить отцу, но она потащила меня вниз и заставила признаться ему. — Я попытался сделать вдох, но старый стыд и вина превратили воздух вокруг меня в густую вязкую массу.
— Мой отец заставил меня встать на колени, и затем... он снял свой ремень и бил меня, пока я не потерял сознание.
— Ох, Элайджа.
Голос Мии звучал близко к слезам.
— Когда я очнулся, то всё ещё лежал на полу и повсюду вокруг была кровь. Мои родители молились и называли меня грязным, грешником и блудником. Они заставили меня снова встать на колени и молиться о Божьем прощении, пока моя мать причитала и завывала, что я попаду в ад, а отец угрожал снова избить меня, если не буду молиться достаточно усердно. После той ночи я больше к себе не прикасался, пока мне не перевалило за двадцать. И даже тогда я чувствовал себя грязным, виноватым и отвратительным ещё несколько дней после этого. Я практически преодолел мысль, что секс — это грех, но мастурбировать... это... труднее избавиться от чувства вины.
Я замолчал, моё тело напряглось, а в желудке возникло такое ощущение, будто по нему пробежала целая футбольная команда. Я отрешенно ждал, когда Мия встанет и уйдет. Теперь, когда она знает, насколько я ненормальный на самом деле, она уйдёт. И я бы не стал её винить.
— Элайджа, повернись.
Я не хотел, но не мог ей отказать. Я повернулся, уткнувшись взглядом в её идеальные сиськи, пока она не обхватила ладонями моё лицо и не заставила меня посмотреть на неё.
— Твои родители — монстры, — мягко сказала она. — Они взяли то, что естественно и нормально, и превратили в извращение. Они заставили тебя поверить, что это нездорово. — Она крепче обхватила моё лицо и серьёзно посмотрела на меня: — Это не так. Нет ничего плохого в том, чтобы прикасаться к себе, Элайджа. Ничего. Секс — это не грех, и мастурбация тоже. То, что они сделали, было жестоко, и это они отправятся в ад. Не ты. Ты хороший, милый, добрый мужчина. Ты не грязный, не больной и не грешник. Ты слышишь меня?
Я не ответил, и она слегка встряхнула меня.
— Ты слышишь меня?
— Да, Мия, — прошептал я.
Она погладила меня по лицу и нежно поцеловала в губы.
— Мне так жаль, что твои родители сделали это с тобой, Элайджа. Ты этого не заслужил.
Я изучал её лицо, пока она поглаживала мою грудь нежными лёгкими касаниями.
— Я не буду просить тебя прикоснуться к себе сегодня, но сделаешь кое-что для меня?
— Что? — проскрипел я.
— Посмотри, как я прикасаюсь к себе. Посмотри, как приятно это может быть для меня, и постарайся осознать, что это не является чем-то плохим или неправильным. Все трогают себя, Элайджа. Это абсолютно нормально и приемлемо. Ты сможешь наблюдать, как я это делаю?