Пожиратели огня
Шрифт:
Когда фермы бывали переполнены запасами, утварью и инвентарем, аппетиты грабителей разгорались с особенной яростью, и горе тому хозяину, который не озаботился обнести свои строения достаточно высокой и крепкой стеной, которая могла бы предохранить его от грабежа и поджога! Ввиду этого все австралийские фермы строились на манер крепостей и обносились настоящими укреплениями, канавами, крепкими стенами, снабжались непомерно высокой сторожевой башней, откуда в случае нападения давали знать громкими звуками призывного рога, и тогда люди с окрестных ферм, а чаще всего Виллиго или Дик со своими молодцами спешили на помощь осажденным.
Благодаря вмешательству этих двух героев, подобного рода разбойнические нападения все реже и реже удавались или обходились разбойникам так дорого, что они надолго зарекались повторять свои попытки.
Поэтому поимка Виллиго являлась настоящим торжеством для дундарупов, а пленение канадца не меньшим торжеством для лесовиков, которые в одинаковой мере боялись и ненавидели его как своего злейшего врага.
Канадец, зная, какая участь готовилась ему в случае, если какое-нибудь чудо не вырвет его из рук врагов, спокойно мирился с предстоящими муками, уверенный, что рано или поздно ему не избежать этой участи, и потому немного раньше или немного позже, не все ли равно? Но он не мог без волнения думать, что подобная участь ожидает и молодого графа, и потому все время придумывал всевозможные планы бегства или спасения хотя бы только его одного.
Нагарнукский вождь шел гордо и уверенно, как победитель, вызывающе глядя на своих врагов, и в своей экзальтации охотно запел бы сейчас свою предсмертную песню, чтобы показать этим подлым дундарупам, которых он презирал до глубины души, как умеют умирать воины его племени.
Главная гордость всех туземцев, глубоко презирающих жизнь, — это уметь хорошо умереть, и, когда воина привязывают к столбу пыток, его малодушие ложится позором на все его племя, тогда как его мужество и стойкость покрывают его новой славой и создают ему еще лучшую репутацию.
Поэтому стоицизм, с каким военнопленные переносят самые страшные мучения, граничит с невероятным. Были случаи, что такой страдалец в течение нескольких дней кряду смеялся и пел в то время, как женщины и дети беспрерывно поджаривали его тело горячими головнями, вырывали у него ногти, отрезали заостренными кремнями одну за другой все фаланги пальцев на руках и на ногах. А когда раненый готов был лишиться чувств от непомерной потери крови, то раны его прижигали раскаленными докрасна камнями, так что мясо шипя запекалось, и кровотечение останавливалось. Наконец, под вечер второго или третьего дня, смотря по желанию мучителей, но непременно в самый момент окончательного заката солнца, когда заканчивалась эта кровавая оргия и тело жертвы обыкновенно представляло собой уже почти бесформенный, окровавленный торс, все еще сохраняющий остаток жизни, так как мучительницы все время тщательно остерегаются повредить какой-нибудь из жизненно важных органов и тем самым причинить преждевременную смерть, несчастного добивали.
Не странно ли, что этот страшный обычай «столба пыток» встречается почти у всех народов? Он еще и сейчас в обычае у некоторых племен американских краснокожих и в Австралии и исчезнет разве только вместе с последним аборигеном. У туземцев Новой Гвинеи он также в обычае, равно как и у прежних полинезийцев. А в наше время китайцы, именующие европейцев варварами, подвергают своих пленных ужаснейшим пыткам.
XXI
Канадец хорошо знал, что его ждет, но уже давно примирился с этой участью. Он уже однажды был привязан к этому столбу у нирбоасов и был обязан своей жизнью все тому же Виллиго, который подоспел как раз вовремя с сотней своих воинов. С того времени он запасся у одного знакомого аптекаря двумя маленькими пузырьками сильнодействующего яда, с которым никогда не расставался. В крайнем случае благодаря этому снадобью он мог разом проститься с жизнью, безболезненно и легко. На этот раз он решил в случае надобности поделиться своим запасом с молодым графом и Лораном, потому шел весело и бодро, как на прогулке.
Французы же совсем не подозревали о грозившей им участи; конечно, они понимали, что жизни их грозила опасность, знали, что благодаря вмешательству невидимых врагов их не пощадят, но им даже в голову не приходило, что эти подкупленные дундарупы могут обращаться с ними, как со своими военнопленными.
Надменный, вызывающий вид Виллиго и небрежная безучастность Дика также немало способствовали их успокоению. Старый траппер пользовался каждым случаем, чтобы поддержать их мужество и словом и взглядом обнадежить их, хотя внутренне он говорил себе:
— Если Коанук или Нирроба не придут вовремя с достаточным числом воинов, то мы погибли!
Дундарупы не опасались этого. Главные силы шли на землю нагарнуков, которые, разумеется, все усилия должны были употребить для отражения нашествия. Поэтому отряд, ведший пленников, мог вполне считать себя вне всякой опасности.
Вскоре показалась и деревня. Население встретило страшных пленников, Дика и Виллиго, с криками злобного торжества. Беглые каторжники и их вождь, лазутчик Невидимых, пришли в деревню раньше и успели распространить радостную весть.
Женщины, старики, дети осыпали пленников бранью и насмешками. Виллиго равнодушно и спокойно переносил невзгоду; Дик возбуждал всеобщее удивление своим громадным ростом. Бандиты держались поодаль, словно совестясь своего союза со свирепыми дикарями.
В числе негодяев находился один человек с маской на лице.
Канадец и его спутник переглянулись между собой.
— Кто бы это мог быть? — подумал каждый из них, и у каждого пробежала в голове одна и та же мысль.
До сих пор у пленников были связаны только руки; теперь им окончательно связали и ноги и бросили их всех в одну хижину. Последнее время перед казнью им сочли возможным позволить провести всем вместе.
— Вот и конец драмы! — сказал Оливье, когда дверь хижины захлопнулась.
То были первые слова, которыми обменялись пленники по приводе их в деревню дундарупов.
— Простите меня, граф, — пролепетал упавшим голосом Лоран. — Этого не случилось бы, если бы не глупое приключение со мной. Оно вас задержало…
— Пустяки, Лоран, я не хочу этого слышать. Если б я не затащил тебя в Австралию, жил бы ты себе преспокойно дома. Я опять во всем виноват, а не ты; я это знаю и чувствую. Что вы скажете, Дик?