Пожиратели огня
Шрифт:
Оргия разгоралась. На красном фоне пылающего костра выделялись черные тени пляшущих дундарупов и бандитов. Пение тоже продолжалось. Замаскированный человек продолжал прохаживаться один с ружьем за плечами. Оливье и Лоран, разбуженные Диком, с нескрываемою радостью встретили весть об освобождении. Благодаря мужеству и хладнокровию Джильпинга все пленники были снабжены оружием. Теперь они могли с успехом защищать свою жизнь и свободу от пьяной толпы.
Вооружившись с ног до головы, друзья составили совет. В сущности, думать было не о чем: стоило только выйти потихоньку из хижины и оставить деревню. На утро дундарупы нашли бы хижину пустою.
Но не того хотели Виллиго и канадец: им хотелось задать негодяям хороший урок. В успехе они не сомневались, имея в виду свое прекрасное вооружение. Наконец, следовало принять в расчет и чрезвычайное изумление ошалелых дикарей и бандитов, когда они вдруг увидят перед собою свободных и вооруженных пленников.
Эти соображения Дика были приняты всеми единогласно.
— Поблагодарите же мистера Джильпинга, — заметил Дик, — ведь это он нас выручил!
— О дорогой мистер Дик, — возразил англичанин, — очень рад слышать это от вас, но не забывайте также и Пасифика с мулом и Блэком. Когда вас увели дундарупы, я хотел погнать Пасифика к тем горам, где, по вашим, словам, находилась деревня нагарнуков. Я хотел известить ваших союзников о случившейся с вами неприятности. Но Пасифик мой, не знаю, что с ним сделалось, ни за что не хотел идти, а повернул в ту сторону, куда шел ваш мул, шедший в свою очередь за Блэком, который шел издали за дундарупами. Так мы и потащились друг за дружкой и дошли до деревни. Тут я решился наконец обуздать животных и начал с того, что привязал Блэка к дереву в роще; мул и осел спокойно поместились около него, но я для пущей важности тоже привязал их к дереву. Потом я стал дожидаться ночи и поужинал. Хороший сыр у меня, право; я в первый раз еще попробовал от этого куска, как привез, и очень доволен… Когда наступила ночь, я достал из багажа ружья и заряды… Остальное вы знаете. Теперь вы видите сами, что Пасифик, мул и Блэк играли во всем этом главную роль.
Когда англичанин кончил рассказ, стало светать, и дундарупы с пьяными криками нестройною, безоружною толпой кинулись к хижине. За ними спешили бандиты, едва держась на ногах от опьянения.
Замаскированный человек кинулся загородить им дорогу. Вероятно, он хотел исполнить данное накануне обещание.
Но он не успел. Мгновенно сцена изменилась. Дверь хижины с треском вылетела вон, и на пороге показались пять человек пленников, вооруженных винтовками.
Открылся беглый огонь, в короткое время произведший огромное опустошение в рядах дикарей.
Ужас и удивление охватили дундарупов и бандитов. Постояв немного на месте, нестройная толпа отхлынула от хижины и бросилась кто куда. Страшные винтовки безжалостно истребляли бегущих.
При первых выстрелах европейцев замаскированный человек бросился в сторону и скрылся в густой траве. Европейцы проискали его потом весь день до вечера, но не нашли.
Вечером поселок дундарупов горел со всех четырех концов, а Виллиго, глядя на пожар, плясал военный танец.
Спустя пять дней маленький караван вступил на Лебяжий прииск, цель похода Оливье Лорагюэ. Канадец показал своим ослепленным товарищам груды золота, веками накопленного в этом месте.
— Вот, — сказал Дик графу, — вот вам могущество и мщение. На земле нет ничего, что устояло бы против этого блестящего бога!
Часть вторая. В ДЕБРЯХ АВСТРАЛИИ
I
В Мельбурне, главном городе провинции Виктория, шли приготовления к празднествам по случаю дарования колонии автономного права. Основанная всего за пятнадцать лет перед тем, столица Виктории благодаря приливу эмигрантов разрослась в огромный город, который далеко оставил за собою по богатству и числу жителей даже Сидней, возникший при самом начале австралийской колонизации.
Такой быстрый рост города обусловливается открытием в провинции Виктория богатейших золотых приисков. Мельбурн обстроился и украсился с замечательной быстротой. Биржа, банки, газеты, журналы, школы, театры возникли в нем, как по волшебству, и в короткое время город почти сравнялся по назначению с такими пунктами, как Бомбей, Калькутта, Шанхай и Гонконг.
Ссыльнопоселенцы, составлявшие прежде ядро населения, растворились в массе пришлых авантюристов, которые были нисколько не лучше их, но только по счастливой случайности успели скрыть кое-как свои грехи и грешки на родине и переселились из метрополии не на казенный, а на собственный счет.
Оба класса быстро слились между собою, потому что большинство ссыльных занялось торговлей и промыслами, более или менее честно добывая средства к жизни. Аристократию колонии составили лица безупречные, не опороченные по суду, и с ними стремились родниться посредством брачных союзов те из лиц вышеупомянутого нами класса, которым удавалось занять более или менее видное положение в обществе.
Заметив быстрый прогресс колонии, английское правительство поспешило даровать ей самоуправление, чтобы не лишиться ее, как лишилось за три четверти века перед тем колонии Северной Америки.
Итак, Австралия получила self-governement. Управление вверялось отныне местному парламенту, состоящему из двух палат, верхней и нижней, с ответственными министрами и представителем короны, лордом генерал-губернатором.
Мера была очень искусная, дальновидная. Отказываясь от непосредственного управления колонией, Англия сохраняла над нею все свои верховные права как над неразделимою частью монархии.
Первым актом новосозданного парламента было дарование всеобщей амнистии с представлением всех гражданских прав тем из ссыльных, которые не совершили никакого проступка по вступлении их на австралийскую землю. Вместе с тем были уничтожены в архивах и канцеляриях присутственных мест все документы, касавшиеся прошлого ссыльных. Второю мерою был единогласно принятый обеими палатами билль о празднестве в честь самоуправления.
Программа праздника, выработанная новоиспеченным мельбурнским лорд-мэром вместе с альдерменами, была опубликована во всеобщее сведение и вызвала всеобщий восторг. День должен был начаться салютационною пальбою из пушек, затем следовал прием генерал-губернатором парламентской и иных депутаций, с речами и поздравлениями; далее перед властями должны были продефилировать представители всех британских колоний в характерных костюмах, и, наконец, стоящая в гавани эскадра должна была дать примерное морское сражение.
Остаток дня предполагалось посвятить всевозможным видам спорта и закончить праздник блистательным фейерверком, спектаклем gala в городском театре и роскошным балом у генерал-губернатора.
Но great-attraction предстоящего праздника составлял для массы ожидавшийся бокс знаменитого силача Тома Поуеля.
Том Поуель был ссыльный. За свой бокс он в Англии был прозван «царем боксеров»; в единоборстве ему удалось убить человек двенадцать, но английские присяжные постоянно оправдывали его, вынося всякий раз вердикт о случайной смерти (accidental death). Наконец в одной ссоре он так хватил своего противника, вызванного им на бокс, что тот в одну минуту испустил дух. Присяжные вынесли наконец царю боксеров обвинительный приговор, и Том Поуель был переселен на казенный счет в Австралию. Этот самый силач и расклеил теперь по всем мельбурнским улицам афиши, вызывая на бокс всех желающих померяться с ним.