Пожитки. Роман-дневник
Шрифт:
Решил было глянуть на него, чтобы хоть понять, с какой он рожей стоит, но больно гадостно делалось внутри. К тому же я ведь не просто так ехал. Я уже читал записи со съемочной площадки «Андрея Рублева», и там приводятся такие слова иконописца, сказанные им Феофану Греку: «Да разве не простит таких Всевышний? Разве не простит им темноты их? Сам знаешь, не получится иногда что-нибудь или устал, измучился и ничего тебе облегчения не приносит, и вдруг с чьим-то взглядом, простым человеческим взглядом в толпе встретишься – и словно причастился. И все легче сразу».
– Хр-р… хр-р-р…
Ладно, думаю, хрен с тобой. Все-таки посмотрю. Встречусь взглядом и причащусь как-нибудь.
Оборачиваюсь… а это негр! Мойдодыр отдыхает!
Посмотрел на меня встречно – просто до тупости и по-человечески мертво посмотрел.
–
«А-фи-геть… – думаю. – Простит ему Всевышний? Темноту его…»
Вышел на поверхность и – первым делом – уткнулся носом в свежеоткрывшийся sex-shop. Поскольку я заметил его слишком близко, меня, как пылесосом, затянуло внутрь. Представьте: посреди до горизонта необъятного рынка, толп абсолютно вторсырьевых людей, каких-то хачиков, старушек, несметно отъезжающих с венками на кладбище, в середине бесконечной вереницы коммерческих ларьков, изученных мной вдоль и поперек, возникает еще один, с надписью Sex-Shop. Представьте.
Мне чем-то дорого это место. Я помню его в виде ровного чистого поля с автобусными конечными остановками. Ведь ничего раньше не было. Ничего… Долгие годы – тишина и покой от пространств…
А потом появилось. Содом. И Гоморра. Директора само собой своевременно застрелили. Я имею в виду, директора рынка. А теперь вот возник он, sex-shop. Естественно, я не мог оставаться в стороне и зашел внутрь.
Изнутри убранство напоминало аптеку. Слишком много снадобий. Чрезвычайно богатый ассортимент. На стеклянных полочках друг под другом, в ряд, стояли десятки приспособлений и умащиваний, по внешнему виду напоминающих петарды и шутихи. Если б не маститые половые органы (мужские), торчащие повсюду, я и в самом деле подумал бы, что попал в магазин пиротехники. Какое там! Кругом одни бездарные члены! Наиболее королевский из них – толщиной с Девушкину руку (м-да…). Плюс несколько накладных сисек и одна жопа до такой степени задристанной выделки, что в перевернутом виде вполне сошла бы за блевательницу. Продавщица довольно трэшового облика, почему-то убравшая почти все свое забойное мясо тела под одежду, немедленно поинтересовалась: чем она может мне помочь? Эх-х!.. Для виду я попросил показать мне DVD с соответствующим репертуаром, просмотрел картинки (к сожалению, везде на месте гениталий сияли звезды) и пообещал впредь непременно зайти…
Вот же день! Решил плюнуть судьбе в лицо и зашел отлить в центральный вавилонский «Mакдоналдс». Был крайне обескуражен изменениями в его интерьере. «Крупнейший ресторан быстрого обслуживания в Восточной Европе», как его представляли со дня открытия, полностью сменил дизайн и даже планировку. На вид стало дороже, все окрасилось в темно-бордовые тона.
До сих пор испытываю сложные чувства к этому заведению, поскольку именно в нем когда-то начинал пожизненную карьеру Простого Служащего. Впечатляюсь до сих пор: потогонная система, взмокшие тела молодых девочек под одинаковой бесполой униформой, декларированные улыбки, несанкционированная закладка пирожков, умыкание пластиков сыра. Каждый развлекался по-своему. Одного парнишку уволили за недостачу купюр, которых в кассе не было изначально. Еще двоих – за то, что, играясь со своей коллегой, они в шутку закинули ее на морозильный шкаф.
В обязанности рядовых сотрудников входила замена мусорных мешков по всему периметру площади. Однажды в паре с еще одним «членом бригады» заниматься мусором выпало и мне.
– Мне пох! – всю дорогу трындел этот малый. – Понимаешь? Пох! Я панк!
«А я тогда кто?» – тоскливо мыслилось в ответ…
Зашел на старое место работы просто отлить, проведать, так сказать, до слез знакомое предприятие, каждый закоулок в котором, каждый закуток узнаю с закрытыми глазами.
Вот и заветная комната для справления нужд сильного пола. Кстати, раньше она называлась «комнатой для пеленания ребенка». Я не глядя распахнул тугую дверь и оказался в мужском туалете… битком набитом женщинами!
Эти уроды зачем-то поменяли туалеты местами!!!
– Здрасти… извините… – пролепетал я, толкаясь задом в противоположном направлении.
Воплей не случилось. Смеха, впрочем, тоже. Хотя несколько приветливых и, как показалось, одобряющих улыбок я все же поймать успел. После чего в некотором ополоумении вышел в общий тамбур и двинулся в дверь напротив. Там находились свои. Я зашел в кабинку, вынул член
По контрасту, гуляя вечером по разным улочкам с их агрессивно-пресной архитектурой, ощущая тьму, холод, неуверенность в твердости почвы под ногами, да и вообще любую неуверенность, наблюдая мешанину транспорта, усугубляемую броуновским движением толп, замечая множество лиц, поврежденных одной и той же снулостью апатии пополам с бесцельной, спорадически вспыхивающей злобой, я должен был не только думать о качестве заполняющего мою жизнь говна, но и как-то на него реагировать, симметрично откликаться, хотя бы только для того, чтобы себе самому доказать – я-то нормальный, я-то все понимаю, все чувствую, как нужно ощущаю, ибо жив покамест и, наверное, хочу жить еще какое-то время. Но вместо этого я тихо, отчужденно плелся вперед, набирая снежные сугробы на своей голове и плечах.
Стоит ли жаловаться? Я вне категорий «жертва» и «преступник», ибо животного во мне намного больше, чем ангельского. Возможно, я – наиболее совершенная часть общества. Человеческое лишь напоминает мне о смерти, все остальное продиктовано тщательно законспирированным зверем внутри.
Хорошенько обдумав все это в течение дня, я почувствовал тишину вокруг, горечь. Пустоты внутри зияли, требуя наполнения. Прискорбность разума сподвигла меня на покупку пива по цене сто восемь рублей за бутылку. В пик вечернего отоваривания обошел стороной супермаркеты и направил стопы в сторону того крохотного магазинчика, где меня всегда узнают с порога и в ответ на «добрый вечер-утро» отвечают «вам как обычно?». Мне рады во всех ближайших магазинах, торгующих спиртным. Когда я захожу, представители обслуживающего персонала здороваются первыми, улыбаются приветливо и подают именно то пиво, которое я предпочитаю, – без лишних слов и с явным удовольствием, поскольку уважают, помнят, чтят, можно сказать, верного клиента. А выдрессировать продавцов очень просто. Просто, выбрав место, нужно посещать его в одно и то же время, приходить ежедневно, говорить обязательно «добрый день» (или «вечер»), на прощание не забыть сказать «всего доброго», заказ делать внятно и четко, хорошо поставленным голосом.
– Будьте добры, – говорю я обычно, – мне, пожалуйста, четыре бутылочки пол-литровых и одну ноль тридцать три.
Помню, Кармен всегда бесила моя слабость к уменьшительно-ласкательным суффиксам. Услышав, как я прошу «бутылочку пива», она могла желчно добавить:
– И еще пачечку жувачечки не забудь.
К сожалению, сегодня лучшая и, по совместительству, видящая меня насквозь сотрудница отсутствовала. Вместо нее прилавок обживали целых две, поэтому толку от них было меньше ровно вдвое. Очередь скопилась на десяток человек. Я занял последнее место, после чего какой-то посетитель лет пятидесяти, с выбритыми насмерть висками, в той же степени загашенный, но отчего-то чистенько одетый, изогнулся наподобие метафорической гиперболы и знаком показал, что между мной и предпоследним «пассажиром» числится он. Я с достоинством кивнул в ответ. Затем клиент, притоварившийся в ту же секунду, отшвартовался от прилавка с жидкой провизией. Замеченный мной первый протянул молитвенно руку навстречу. Отоваренный недобро глянул. Видимо, они друг друга хорошо знали.
– Чего тебе?
Чистенький по-тихому, умоляюще объяснил, сказав нечто вроде:
– Мневнебыхотьтриприврегмоньебта.
Ответчик серьезно задумался, потом в сердцах воскликнул:
– Вот прям щас треснул бы тебе в лоб!..
Но зашарил по карманам в поисках мелочи, кое-что достал, уронил одну из монеток и сам же нагнулся за ней, как подлинный человек.
– Э-э, – сипнул чистенький, принял милостыню и шагнул к прилавку.
Тем временем подошла моя очередь.
– Мне, – говорю, – три штучки. По сто восемь.