Позор и чистота
Шрифт:
Карантина посмотрела на дочку, смирно сидевшую на стуле и сложившую ручки, которыми она трясла, уговаривая маму. «Черт побери, – раздраженно подумала она, – шестнадцать лет девчонке, а по уму – вдвое меньше. Застопорила ее Валентина, совсем головой расти перестала…» Карантина видела девчонок, которые стали женщинами в одиннадцать-двенадцать лет, и к шестнадцати это были уже прожженные, наглые телки. Сама-то убереглась, в пятнадцать только… Н у, в пятнадцать это умудриться нужно не проколоться. Кто не потерял девственность в пятнадцать, тот уже до восемнадцати может дотянуть…
Вслух сказала: «Вот ты папаше с экрана и объясни, что он подарок».
…………………………………………………………………….
– Никого нельзя презирать, это правда, – поделилась Нина Родинка, – но где бы разжиться технологией внедрения этого распрекрасного
Пошла, родимая!
…………………………………………………………………….
Валера твердо отказался участвовать в «Правду говорю» и как живое лицо дискуссии и как подготовленный сюжет по ходу действия. Но оставлять события без контроля он не собирался, а потому отрядил на съемки верного друга. Гена-Барабан (Барабанов по паспорту), крупный московский мужик, рыжеватой бородой и мнимо добродушным видом напоминавший самого Времина, был, однако, на две головы выше, на сорок кило толще и на трех Павловских циничнее его. При знакомстве с Геной становилось понятно выражение «все по барабану», ибо, вне всякого сомнения, это был тот самый Барабан, в который стучи – не перестучи, никто не откроет. Он был когда-то басистом одной известной группы, но давно забил на роковую романтику и занялся бизнесом, для души выпуская шесть раз в год музыкальный журнальчик, где лично под остроумными, как ему казалось, псевдонимами (вроде Ручная Орхидея или Гуся-Гуся) разделывал всех бывших приятелей под орех и под осину. Барабан происходил из обширного племени полуграмотных полузнаек и выражение брюзгливой самонадеянности не сходило с его беспросветного лица. Он иногда мелькал в эфире, но не как основной персонаж (для этого не было поводов), а как один из гостей-дискутантов, и в кадре, как и на сцене когда-то, всегда был несколько сбоку. Что, конечно, не добавляло ему любви к тем, кто оказывался в центре!
Мы никогда не стали бы вглядываться в одутловатую физиономию этого скучного типа, если бы он в нашей истории не оказался орудием Фатума, уточним – тупым орудием тупого Фатума, этого идиота-верзилы на службе у бесов, которому они ловко вкручивают, что он самый важный и самый главный. Как нанятый для потехи богатырь, придурок Фатум знай машет дубиной, похваляясь глупой силой и не имея с того никакой выгоды, кроме подлого рева беснующейся черни…
Валера выбрал Барабана, потому что тот смутно помнил Карантину и, без сомнений, верил рассказу Времина о ней. Барабан вообще сразу верил всякой информации, снижающей и компрометирующей человека. Он даже был свято убежден – что ни открылось мерзкого о любом из ныне, да и ранее живущих, это лишь кроха того, что есть на самом деле. Судил по себе: никто не докопался ни до заказанного в 1993 году партнера по бизнесу, ни о жителе деревни Быза, сбитом на пешеходном переходе, ни о трех изнасилованных в разное время девчонках. Знали только про отобранные по пьяни на полгода права и систематические избиения второй жены, а кто осудит мужика за эти маленькие шалости. «Как они живут такие?» – иногда думает автор с брезгливым любопытством о подобных Барабанах. Правда, живут они недолго, быстро сгнивают и лопаются, но все-таки успевают, подобно гусенице, оставить в кущах мироздания крошечные гадостные выделения
Барабан шел на «Правду говорю» как адвокат Валеры Времина и, хотя тот запретил ему открывать обстоятельства зачатия Ники, намеревался именно это и обнародовать, более того, знал, что этого никто не вырежет из программы, все вырежут, но не это. Карантина была для него бесконечно ненавистным образом липкой, бесстыжей, доящей мужиков бабы. Идеальная женщина, по Барабану, после полового акта должна была медленно и бесследно растворяться в воздухе, и, как положено, идеал этот являлся полной противоположностью реалу, в котором ему приходилось постоянно и мучительно зачищать следы. Когда он кончает, для него все кончено – а для нее все только начинается, ей нужен реванш за унижение, за то, что она, бесплатная рыбка, опять попалась на крючок, на дешевую блесну пустых слов. Что за чертова шарманка!
Да ладно бы Валера вправду хотел эту Катьку, так он от нее в жарком поту бегал. И эти помойные твари тоже людьми считаются, избирательные права имеют, на дорогах рассекают! Размазать ее по стенке… Напрасно Карантина считала своим врагом Валеру, тот был в сравнении с Барабаном чистым ангелом. Вот где был враг, безжалостный, неумолимый, равновеликий Карантине враг.
Но если бы землю внезапно залил новый Фаворский свет, воссияла бы истина – а истина заключалась в том, что Гена Барабан и Катаржина Грыбска являлись идеальной парой созданных друг для друга людей.
Ток-шоу «Правду говорю» записывалось за три дня до эфира, если, конечно, не подворачивались совсем уж горячие темы и не прорывались вне очереди. Раньше писали по нескольку передач впрок, но так терялась свежесть, и не выдай телевидение дело Карантины тут же, после статей в «Метеор-газете» и сюжета по Другому Такому каналу, оно бы вмиг протухло.
Как говорится, дорого яичко ко Христову дню.
Глава двадцать седьмая:
ток-шоу
Леша Елисеев и Яна Яблочкина, ведущие «Правду говорю», работали вместе третий сезон, всех устраивали и сами себе нравились – симпатичные монстры. Длинная шея и щедрая улыбка рослой Яны правильно сочетались с хорошеньким кукольным личиком умного пай-мальчика Леши. Для того чтобы ведущие не теряли драгоценных спонтанных реакций, в сценарии сохранялись нежные пробелы: дескать, тут у нас сюжет о том-то, а тут такой-то говорит, но без уточнений. Это я веду к тому, что Леша и Яна до записи не видели Валентину Степановну и не представляли себе, о чем собирается рассказать Гена Барабан.
Темой передачи были внебрачные дети, и, бодро отрапортовав на пару, что в жизни бывает всякое, дети рождаются у женщин от мужчин и у каждого есть выбор, поступать по закону и по совести или без закона и без совести, Леша и Яна пригласили на знаменитый голубой диванчик, стоявший в центре круглой сцены, Катаржину Грыбску. Сначала одну.
У пожилых женщин, составлявших боевое ядро студийной аудитории, Катаржина не вызвала мгновенной симпатии. Одинокая мать в боа из красных перьев и мини-платье, в кольцах белых волос, напоминавших свежую стружку, с накладными ресницами – это настораживало. Но держалась Карантина неплохо: с эпическим, чуть печальным спокойствием.
– Расскажите, Катаржина, что произошло в вашей жизни? – спросила, изображая внимание и удерживая расползающиеся в улыбке губы, Яна. Она была из незлых эльфов, и земляне, мужские и женские обыватели, ее ужасно потешали.
– Семнадцать лет тому назад в Москве в одной компании я повстречала мужчину и полюбила его… – начала Карантина. – Мне было тогда двадцать лет. Это был известный человек, певец своих песен Валерий Времин.
– Давайте напомним нашим зрителям о творчестве Валерия Времина, – вмешался Леша, запомнив на всякий случай забавное выражение «певец своих песен». Это можно развить – писатель своих книг, режиссер своих спектаклей…
На экране, висящем за спиной Карантины, явился, поводя глазами, чуть пьяный дядька-Валерка примерно пятнадцатилетней давности и задушевно исполнил первый куплет и припев «Моей пушинки».
– Скажите, – сдвинула бровки Яна, – когда вы познакомились с Валерием, он хорошо зарабатывал?
– Да, – ответила Грыбска, – он много выступал, у него были деньги. Я знаю, что он купил четыре иномарки, потому что хотел куда-то вложить деньги, и эти машины у него стояли в гараже у приятеля, потому что он сам не водил. То есть у него были права, но он любил выпивать, и поэтому… Деньги были. Я, правда, этим не интересовалась, потому что (Карантина вздохнула) – двадцать лет, любовь…