Позови меня трижды
Шрифт:
Ярость и течение рывком вынесли его почти к самой лодке, но она уплывала от него все дальше, а Терех уже начал тонуть. Ничего не видя и не понимая, из последних сил он каким-то образом все-таки ухватился за ее скользкий борт, и лодка тут же стала тяжело переворачиваться в его сторону. Прямо на него хлынула вода, и заскользила по скамейке царапавшая мокрое дерево Катька...
Последнее, что он почувствовал, как кто-то за волосы очень больно тянет его к свету из холодной могильной влаги. Потом он лежал совершенно голый на засаленном бушлате, над его головой вместо неба был дощатый потолок, изъеденный древоточцем, и он навсегда запомнил это внутреннее сопротивление жизни, нежелание жить без Катьки.
У стены стояли костыли, а рядом на лавке клевали носом обессилевшие от рева близнецы.
– Катька... Катька, - в отчаянии застонал Терех. И радость жизни озарила его сознание, когда он тут же услышал ее тихий отклик из другого, невидимого ему угла каморки: "Сволось ты, Телех!"
* * *
Благо, что соседка, развешивавшая белье в беседке, видела, как трое сопляков во главе с Терехом
* * *
Да, в принципе, Катька уже через месяц выздоровела, но ее мамка все равно к ней не пускала. Стоит в дверях и сычом смотрит. "Вали отседова, урка!" - говорит. Разговор такой короткий получается, несодержательный. "Вали!
– говорит, - А то я тебе все рыло раскровяню!" Вали от тети Вали, короче. Но все равно, когда тетя Валя не видела, Катька махала ему из окна. Интересно, а она еще пойдет с ним на рыбалку?
К Макаровне Тереха тоже теперь не водили по просьбе общественности подъезда и ее личному настоянию. Из-за Кати она отложила свой отъезд до конца августа, сказав, что досидит с Катюшкой до садика. А Терех шатался один по двору до самой ночи, или пускал бумажные воронки и самолетики, на которые он извел все тетрадки из подарочного набора. Все самолетики почему-то залетали к Савиным на балкон, и мама Валя ругалась. Близнецов определили обратно в садик. Мама вышла на работу с больничного по уходу за ребенком. И Катька с Макаровной остались среди лета совсем одни...
Они не скучали вдвоем. Во-первых, Катька, после того случая, начала понемногу говорить, а во-вторых, их объединяла общая страсть - карты. У Макаровны теперь была своя колода, а у Катьки - своя. Клиенток летом было мало, все бежали после работы огороды поливать. А раскладывать пасьянс на счет урожая моркови или смородины народу было неинтересно. Любовь-морковь начинала тревожить народ осенью, как только картошка ссыпалась по ямам, а смородина кисла в банках под пергаментной бумагой.
И однажды, когда мама с тетеньками уехала к тете Дусе в деревню, а папу вдруг взяли куда-то на партийную учебу, Катька несколько ночей провела с Макаровной. И тогда они впервые разложили пасьянс Ленорман, который, по уверениям Макаровны, следовало раскладывать только поздно ночью.
ЛЕНОРМАН
Это французское гадание. Сколько лет этот пасьянс не раскладывала... А ведь в гимназии мы его тайком на нашего красивого молодого педагога по математике всем классом раскладывали. У нас по французскому языку учительница природной француженкой была, она и научила. Нет, вот так, по девять карт в рядок, не запомнишь, наверно. А потом я решила погадать на одного человека, он был кузеном моей самой близкой подруги... И вдруг увидела саму смерть. Лицом к лицу. И лицо у нее было точь в точь, как твое, когда ты цеплялась из всех сил за скамейку. Упорное, отрешенное и белое-белое... Сколько я таких лиц видела после... Здесь особенно важно, как выпала карта - вверх или вниз острием, важнее, чем в цыганском пасьянсе, да это и честнее, наверно. Еще раз я уж не решусь его разложить, поэтому гадаем, Катерина, на всю оставшуюся жизнь... Господи, сколько же карт собралось над моей головушкой! Валет... Валет - это ребенок, но вот, видишь, как лежит? Не родившийся еще ребенок. Так и знала, что Ленка задумает своего хахаля ребенком удержать. Дура-дурой. Никогда, слышишь, никогда не смей просить в любви! В каждой просьбе привкус тления, запах смерти, что неминуемо настигает любовь, отважившуюся на просьбу... А вмешивать детей в свои личные отношения в наше-то время неприличным казалось. Не при детях, одним словом. Тучи-тучи... Сам темный барин с новой барынею. Не хотелось бы меняться таким образом, да все равно, раз Ленке я, в конце концов, окажусь не нужна... Крысы... медведь... клевер... звезды... Значит, еще раз мы с тобой встретимся. Еще раз сведет нас судьба. А вот и крест. Вот и все. Какая длинная нелепая получилась жизнь...
СЕМЕРКА ТРЕФ
Вот чтобы этой семерке острием вниз упасть? Но карта, вроде, не страшная. Это близкая скорая дорожка, удачная сделка, успех. Опять-таки десятка трефовая на кругу побывала - значит, светит богатство и счастье... Но острие вверх у семерки означает слезы... Да какие твои еще слезы, касатка! Высохнут, не боись!
Первая Катькина путевка в ясли пропала, а заявление на садик так и не трогалось в очереди. И если на нем не возникла бы резолюция к сентябрю, то было бы совсем неизвестно, куда эту Катьку девать. У них по двору ходила парочка таких беспризорников из четвертого дома - Бобка и Кузька. С ключами на длинных грязных резинках, с карманами, набитыми сухарями, с соплями, примерзшими к щекам. Как проспятся, так и ползут во двор стекла бить и кошек мучить. Как на реке сходил лед, так их переправляли на все лето в деревню. Им было уже по пяти годков, и они ни разу не ходили в садик. И к Макаровне их не водили, потому что на дому у них всю зиму дремали свои деревенские бабки, оживавшие только к весне. И когда Валя представляла, что Катька вот так же будет слоняться по окрестным дворам с ключом и соплями, ей становилось дурно. Вася тоже ничем не мог помочь. Во-первых, из-за коммунизма этого он шесть путевок, выделенных цеху, распределил среди многодетных, а Катьке не взял. А теперь его и вовсе угнали на учебу. И Валя опять-таки полагала, что ничему хорошему Васю там не научат. Вон, эти, многодетные, разве они хотя бы спасибо Васе сказали? Знают ведь, что у самого дочка не пристроенная, так губы поджали и расписываются в ведомости с таким видом, что давно, мол, им Вася с себя отдать был должен, они ведь все давно заработали. Хоть бы по-человечески спасибо сказали, ведь от сердца им путевки оторвали. И зачем деревенскому человеку такой коммунизм? Вася же придурком полным теперь выглядит! Нет, главное, возьми и отдай с себя последнее неизвестно кому!
А Дуся Терехова была такая виноватая перед Валей после той достопамятной рыбалки, что просто не знала, как ей в глаза смотреть. Ее саму эти Терехи так достали, так достали! И всем ведь не объяснишь, что Терехов до войны был самым завидным женихом у них в деревне. И ей, когда она девчонкой за него замуж пошла, а это уже в сорок седьмом году было, все его ровесницы так завидовали, так завидовали, что, видно, все их счастье и сглазили. Но в книжке ранений у него точно никаких контузий не было, вроде, за это Дуся могла перед всем цехом поручиться. Только чо-то там про проникающие и полостные ранения написано было. Ни одного шрама на голове, только вся грудь и живот исполосованы. Вот как тут угадать, что он потом и сам сволочью окажется, и сынка такого же идиота ей сделает. Конечно, образования нет никакого, кроме коровника и подойника, так любой Терех девушку обманет.
Перед днем металлурга Дуся съездила в деревню за продуктами, и они опять пошли ко Льву Абрамовичу с нехитрым подношением. Он вздыхал, глядя на связку вяленого леща и банку деревенской сметаны, доставленные Дусей из деревни, скреб лысину, поросшую рыжим пушком. А потом сказал, что, наверно, садик он им устроит, если бабы принесут ему мешок семенной картошки "Красная Роза", названной в честь Розы Люксембург, и литра два самогона. Картошка эта имела вполне пролетарский розовый цвет и была очень рассыпчатой, поэтому Лев Абрамович решил сажать только ее на своих шести сотках, а местный самогон он полюбил просто так, за особый "букет". Какой замечательный народ евреи! Как их не крути, а коммунизм у них дальше галстука не проникает. А еще наговаривают, что это они из подлости коммунизм для деревенских выдумали!
Картошку Дуся взялась достать через знакомого агронома в колхозе, а с самогоном выходила какая-то ерунда. В городской квартире барду особо не поставишь, а аппарат держать было опасно, запросто могли загрести в ментуру. Да и с Дусиным супругом, имевшим особенный нюх на самогон, невозможно было заниматься самогоноварением без тяжких последствий для семьи. Они прикидывали так и эдак, а потом решились сварить самогон как все нормальные люди в Тереховской бане в деревне.
Ну, как только Галя Кондратьева узнала про самогон, сразу за ними увязалась. Вот тоже бабонька шалопутная. Близнецов на старшего сына побросала, у него еще каникулы в школе были, и с ними живенько собралась. Правильно, чо ей по деревням не мотаться, у нее хоть мужика можно на хозяйстве оставить. Нет, с мужиком Гальке все-таки повезло. Основательный товарищ. Правда, и у него, конечно, эта дурь с голубями просвечивала, но принципы он соблюдал строго. Как выпьет всего-ничего, так сразу в свою голубятню лезет. И спит себе, укутавшись в одеялко ватное, оставшееся от близнецов. В доме-то его нельзя держать было из-за запаха, только разве что на балконе. А в голубятне, да с бодуна - красота на свежем воздухе! И что бы этой Гальке при таком муже жизни не радоваться, так тоже рванула с ними за отгулы. А им-то отгулы как выбивать пришлось! И разве скажешь в завкоме, что отгулы нужны очень, потому как до зарезу надо сварить самогон. Но нашлись все-таки, сказали, что хочут срочно помочь матери Тереховых по хозяйству. Так ведь за сахаром-то сколь стоять пришлось! Здесь Галина пришлась кстати, сказать нечего. Два круга по очередям сделала! А потом вообще выяснилось, что из них троих в самогоне понимала только Галя Кондратьева. Она же достала у кого-то какой-то змеевик и через знакомую фельдшерицу запаслась марлей.
Папа жил где-то вдалеке. И пока мама и ее тетеньки гнали в деревне самогон для Льва Абрамовича, Катя почти неделю жила у Макаровны.
Без Тереха она все обустроила под столом на свой лад. У стенки поставила железную кроватку с куклой, а над кроваткой налепила пластилином страшную розовую картинку, которую ей подарила из журнала Макаровна.
– Вот, Катерина, гляди, как суетна жизнь, как цепляется ничтожный человек за соломинку, но накатит волна и снесет все наши надежды в адскую бездну!
– дала она Кате пояснения по содержанию картинки. Катя ничего в них не поняла, но, на всякий случай запомнила. Под картинкой были буквы, и к трем годам она их уже складывала в слова, но и слова здесь были совершенно непонятные - "Девятый вал". И от того, что все в картине было непонятно, даже слова, на нее можно было смотреть долго-долго...