Позывной "Венера"

Ха Зунг

Бойцы начали подниматься по склону. Растительность здесь была очень скудной, поэтому каждый тщательно обвивался ветками для маскировки. Силуэты бойцов сливались с росшими по краям тропы деревьями.

Внезапно Выонг Ван Кхием сделал широкий взмах рукой, подавая Чонгу знак остановиться, и подозвал Ван Тяна:

— Впереди, кажется, люди!

Ван Тян вплотную подошел к нему.

— Точно, люди, — сказал Выонг Ван Кхием. — Пробирайся назад, скажешь Чан Нонгу, чтобы остановились и сохраняли полнейшую тишину. Чонга — ко мне!

Выонг

Ван Кхием осторожно снял вещмешок, сунул его в кусты, перетянул на грудь свой автомат, снял с предохранителя. Действия его были четкими и спокойными.

Подполз Чонг, вид у него был возбужденный.

— Нашим здесь взяться неоткуда! — прошептал он.

— Прикрой меня, а я схожу посмотрю!

— Нет, ты оставайся, а я посмотрю!

Чонг быстро и решительно пополз вперед. Он полз как ящерица, выслеживая добычу. Выонг Ван Кхием, встревоженный за товарища, пополз следом за Чонгом…

Сержант Тьем лежал на склоне за маленьким деревцем, сжимая в руках винтовку. За спиной у него послышался какой-то шорох. Тьем оглянулся. Солдат, который пришел с ним, уже куда-то исчез, а вместо него подходил другой. Это был Вынг. Тьем махнул рукой, приказывая ему залечь рядом. Снизу, пригнувшись, приближались два солдата армии Освобождения. Шагах в двадцати от Тьема они залегли. Земля между ними была совсем ровной, покрытой только низкорослыми кустиками «змеиных языков». Четыре пары глаз внимательно смотрели друг на друга. Четыре ствола готовы были вот-вот запульсировать огнем.

Неожиданно до Выонг Ван Кхиема донесся голос того, что лежал за маленьким деревцем:

— Отходим, Вынг.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Как обычно, матушка Дэм вернулась с работы, когда уже стемнело. Дом Шау Вана находился в расположении самой базы «Феникс», во втором квартале домов для семей военнослужащих. Чтобы пройти к себе, матушке Дэм нужно было миновать четыре сторожевых поста и три ряда колючей проволоки. Крестьяне селились рядом с последним ограждением к юго-западу от базы.

Здесь было около ста жалких лачуг из кровельного железа. Они плотно лепились одна к другой. Некоторые из них были разделены перегородкой надвое. Жители этих лачуг, переселенные сюда четыре-пять лет назад, считались уже «умиротворенными», то есть надежными.

Главным занятием их стал сбор хвороста, из которого они делали древесный уголь, чтобы продавать семьям военнослужащих. На вырученные деньги в лавчонках, открытых женами офицеров, они могли купить рис. Уголь у них покупали за полцены, а рис отпускали, конечно, за полную цену, да еще взвешивали на нарочно испорченных весах.

Из всех этих людей только матушка Дэм поступила в услужение. Она работала прачкой у жены Шау Вана.

Матушка Дэм развязала узел толстого нейлонового шнура, служившего замком, и, отодвинув кусок кровельного железа, заменявший дверь, вошла

внутрь. Лачуга ее не была перегорожена и оттого казалась совсем пустой. Там находилась бамбуковая лежанка, застеленная маленькой циновкой из нейлонового волокна. В углу стояли железный таганок, чайник, небольшой котелок — приготовленной в нем еды хватало как раз на одного человека — и несколько запылившихся бутылок.

Усталая женщина сразу же повалилась на лежанку, чуточку передохнула. Потом поднялась, отмерила немного риса, сгорбившись, вышла за дверь, чтобы промыть его: надо было приготовить еду.

База «Феникс» сияла огнями, особенно в ее северо-западной части, где находился аэродром. В той стороне небо сделалось совсем светлым из-за обилия огней, и даже здесь, в районе жалких лачуг, было не так уж темно, по крайней мере, тропинки, ведущие от дома к дому, вполне можно было различить.

Матушка Дэм вернулась в дом, развела огонь, села возле очага и, уставившись на язычки пламени, лизавшие котелок, глубоко задумалась. Изредка у нее вырывался тяжелый вздох.

Лист кровельного железа, лежавший на крыше, гремел под каждым порывом ветра, холодное дыхание которого проникало сквозь щели в стенах, сделанных из таких же листов железа, проносились по пустой лачуге. Даже сидя у очага, матушка Дэм поеживалась от холода. Вот огонь взметнулся повыше и осветил ее седые на висках волосы.

Рядом, в доме у Тхань, не затихал детский плач. Плакали голодные дети. Постепенно плач их становился все громче и громче.

— Мама, есть хочу!..

— Нету больше, все!

— Я еще хочу…

— Да откуда же мне напастись столько, чтобы насытить вас?! — послышался сердитый окрик Тхань. — От меня уже кожа да кости остались, все вам отдаю до последней крошки!

— Мама, купи рису…

Матушка Дэм услышала как засвистел ремень. Плач усилился.

Женщина тяжело вздохнула. Дети Тхань и в самом деле были голодны, и немудрено. Муж соседки умер, она одна воспитывала пятерых детей. Тхань была углежогом и всегда ходила перемазанная сажей.

— Тхань, — через стенку окликнула ее матушка Дэм, — пошли ко мне свою меньшую, насыплю ей риса. Пусть дети поедят!

— Благодарствую, — донесся резкий голос Тхань. — Мои дети не приучены есть такой рис!

Ответ ее точно ножом полоснул по сердцу матушки Дэм.

Здесь, в этом поселении, жители которого когда-то участвовали в освободительном движении, с матушкой Дэм почти никто не общался. Никто ни разу не переступил порог ее дома. А когда ненароком люди встречались с ней на улице, то спешили куда-нибудь свернуть — на боковую тропинку или в огороды. Ну а уж если случалось так, что свернуть было некуда, то в ответ на ее приветствие они язвительно говорили: «Что, спешишь на свою работу?» А иногда добавляли что-нибудь порезче, например: «Не пошпионишь — сладко не поешь! Лакомые кусочки — они только так и достаются!»