Позывные дальних глубин
Шрифт:
— Пускай будет так, — согласился Непрядов и как бы в своё оправдание пояснил. — А я вот шёл мимо…
— …Дай, думаю, зайду? — с насмешкой подхватила она. — Долго же ты собирался, — и царственным мановением руки повелела с веранды пройти в дом.
Ещё в прихожей гостю предложили разуться и надеть мягкие шлёпанцы, дабы не топтаться ботинками по шикарному ковру, который устилал в гостиной паркетный пол. Непрядов понял, что разговор их накоротке, пожалуй, не получится. И теперь он этому был даже рад. Ведь столько воды утекло с тех пор, как последний раз виделись они. А вспомнить им, конечно же, было о чём.
Непрядов уселся на диване, поближе к телевизору, и стал коротать время, ожидая приглашения к столу. Как гостеприимная хозяйка Лерочка и слушать
Непрядов с интересом оглядывал просторную комнату. Здесь мало что изменилось с тех пор, как он был здесь последний раз. Тот же большой камин, на котором стояли бронзовые часы как бы в сопровождении двух массивных канделябров со свечками. На стенах знакомые пейзажи картин, обрамлённых позолоченными рамами. Тяжелые узорчатые гардины всё так же таинственно прикрывали высокие окна. Во всём ощущалось великолепие и покой, ровное течение какой-то неведомой, устоявшейся без волнений и хлопот жизни.
Сидя на диване, Егор блаженно вытянул ноги, ощущая пятками мягкий ворс ковра. Он позволил себе даже ослабить галстук и расстегнуть воротничок сорочки. Невзначай подумалось, что на этом самом месте так же вальяжно мог отдыхать Эдик Чижевский. При этой мысли даже самодовольная улыбка тронула Егоровы губы. Он полуприкрыл веки и сделал вид, что начал дремать. Сам же с интересом наблюдал, как по комнате неслышно и легко проплывает высокая, полногрудая женщина с густой копной каштановых волос, изящными движениями сервируя стол. При этом будто творилось какое-то магическое действо, не то колдовская ворожба, в которой гостю отводилось далеко не последнее место. Позванивал колокольчиками хрусталь бокалов, позвякивало фамильное серебро приборов. И это всё было полно тайного значения и особого смысла в проворных руках великолепной хозяйки. Каждый её шаг, каждое движение завораживали до такой степени, что приятные мурашки начали пробегать по спине Егора. Поначалу устыдясь, он пробовал этому противостоять, потом же, проваливаясь в блаженной дрёме, словно поплыл по воле волн. Успокаивало сознание, что очень скоро всего этого не будет. А предстоит ему опять дальняя дорога, и уж ничего не светит ему, кроме продуваемого всеми ветрами ходового мостика, да замкнутого пространства прочного корпуса лодки. Стоит лишь отойти от пирса, как всё снова станет на свои места. Тотчас обрушится столько забот, что будет совсем не до теперешней береговой блажи. Так пускай в памяти сохранится хотя бы немногое из того, что он сейчас видит, слышит и чувствует. Ведь оставшиеся воспоминания хоть чуточку, да согревают его в холодном и штормовом море призрачным теплом чужого очага.
Очнулся Егор от того, что душистая и мягкая Лерочкина ладонь коснулась его щеки. Из полусонного состояния окончательно вывел её негромкий, ласково звучавший голос. Егора приглашали к столу.
Тряхнув головой, Непрядов приободрился. Улыбкой он извинился за свою минутную расслабленность и вновь почувствовал себя в состоянии залётного гостя, не собиравшегося здесь долго задерживаться. По крайней мере, ему очень хотелось бы в этом себя убедить.
Забранный скатертью большой продолговатый стол был с одного края накрыт на две персоны со всем изыском, на который только была способна обольстительная хозяйка. Горели свечи в канделябрах. Здесь же шампанское в кадушечке со льдом, бутылка коньяку, водка в запотевшем графинчике. И это уж не говоря о салате, венгерском салями, балтийской лососине и дальневосточной красной икре. В обычном магазине такое не купишь.
Заметив неподдельное Егорово удивление, Лерочка лишь небрежно махнула рукой.
— Это всё из дедовой кормушки, — небрежно пояснила она. — Он ведь у меня теперь академик, позавчера укатил в Париж на какой-то очередной симпозиум.
— С дедом всё ясно, — сказал Егор. — А как ты?..
— А я по-прежнему его единственная и любимая внучка.
— Которой, как всегда, ни в чём нет отказа?
— Вот именно.
— Но если серьезно?
— Если серьезно, то в прошлом году, наконец, защитила кандидатскую. Дед настаивает, чтобы сразу же за докторскую бралась. Но я пока не тороплюсь. Надо немного отдышаться, в себя что ли прийти.
— Трудновато пришлось? — посочувствовал Непрядов, зная по себе, как нелегко давалось учёное звание. — Боишься, что новый воз потяжелее прежнего будет?
— Не в том дело. Хочу получше подготовиться, побольше набрать подходящего материала, статистики. Что-то написать не проблема — было бы на что опереться.
— Это верно, — согласился Егор. — Наш корабельный доктор Целиков тоже вот постоянно жалуется, что никак на диссертацию подходящего материала набрать не может.
— Целиков? — начала с интересом припоминать она. — Это такой длинный и тощий, похожий на знак вопроса?
— Точно, — подтвердил Егор и пояснил для верности. — У нас в команде матросы прозвали его «Жаком Паганелем».
Непрядов чувствовал, как приятно Лерочке, что он интересуется её делами, подробно расспрашивает о том, что и для самого интересно и важно. Тем не менее, оба как бы нарочно старались не касаться их прежних, далеко не простых отношений. Но разговор этот исподволь назревал, и избежать его было просто нельзя. Егор это чувствовал и уже без былой боязни, скорее с какой-то приятной обречённостью, ожидал его начала. То ли от неожиданно вернувшейся к нему прежней курсантской беззаботности, то ли от выпитого коньяка, на душе вдруг стало так хорошо, как в каком-то давно забытом сказочном далеке. Словно и не было за его плечами прожитых лет, многих потерь и неудач, ранней седины на висках. Верилось, что в его жизни именно в эти мгновенья последующие события поворачиваются к лучшему. От него даже не требовалось прилагать к этому особых усилий, поскольку всё шло своим чередом, как надо.
Они сидели за столом друг против друга, глаза в глаза. И приятной беседе их, казалось, не будет конца. А за окном уже ночь, тишина. В огромной комнате полумрак, свечи догорали, исходя терпким запахом стеариновой слезы. Таинственные тени призраками бродили по углам.
Словно угадав состояние Егоровой души, Лерочка подошла к роялю и села перед ним на покрытый атласной накидкой пуфик. Холёные пальцы её, с ухоженными, покрытыми лаком ногтями, легли на клавиши. Она и мелодию выбрала такую, которую всегда помнил, а теперь особенно желал усталый мореход и бродяга, зашедший по старой памяти на знакомый огонёк.
«Лунной тропой, вместе с тобойМне хорошо идти.Взгляда нежней, сердца теплейЯ не смогу найти.Милый, простой и славныйС ласкою ты глядишьТак почему о самом главном ты молчишь?..»Егор слышал всё тот же приятный, хорошо поставленный Лерочкин голос. Так же она пела ещё в свои студенческие годы. Скрестив на груди руки, Непрядов расслабленно внимал обращённым к нему словам и думал: «В самом деле, а стоит ли молчать?.. Но если не молчать, то что же тогда следует сказать о том главном, что ждёт эта прекрасная, давно исстрадавшаяся женщина?..»
Глядя на свечи, Егор вздыхал. Хотелось прийти к какому-то решению до того, как мелодия песни оборвётся, или хотя бы догорят свечи.
«…Больше просто невозможноВстречаться тоскуя.Неужели так уж сложноСказать мне: люблю я…»— настаивала, требовала Лерочка, пробегая пальцами по клавишам. А Егор продолжал сидеть без единого движения, завороженный её чарующим голосом, и не находил в себе силы что-либо предпринять. Ему и так было хорошо и не хотелось ничего больше.