Позже
Шрифт:
Мистер Беркетт так же подарил мне книгу. Она называлась «Двадцать сказок без купюр».
– Ты знаешь, что значит «без купюр», Джейми?
– Профессор всегда профессор.
Я отрицательно покачал головой.
– А как ты думаешь?
– Он наклонился вперед, зажав большие узловатые руки между тощими бедрами, и улыбнулся.
– Ты можешь догадаться по контексту названия?
– Без цензуры? Как в системе рейтингов[46]?
– В точку, - сказал он.
– Молодец.
– Надеюсь, в них не слишком много секса, - сказала
– Он читает литературу по списку средней школы, но ему всего девять.
– Никакого секса, только старое доброе насилие и жестокость, - сказал мистер Беркетт (в те дни я никогда не называл его профессор, потому что это казалось каким-то вычурным).
– Например, в оригинальной сказке о Золушке, которую ты здесь найдешь, злые сводные сестры…
Мама повернулась ко мне и театральным шепотом произнесла:
– Сейчас пойдут спойлеры.
Но мистера Беркетта было не остановить. Он перешел в режим обучения. Я не возражал, это было интересно.
– В оригинале злые сводные сестры отрезали себе пальцы на ногах, пытаясь подогнать стеклянную туфельку.
– Ух-ты!
– Сказал я тоном, который означал: мерзость, конечно, но расскажите мне что-нибудь еще.
– И хрустальная туфелька вовсе не была стеклянной, Джейми. Похоже, это была ошибка перевода, которая была увековечена Уолтом Диснеем, этим гомогенизатором сказок. Туфелька на самом деле была из беличьего меха.
– Ух-ты, - еще раз сказал я. Не так интересно, как сводные сестры, отрезающие себе пальцы на ногах, но мне хотелось, чтобы он продолжал.
– В оригинальной истории о «Короле-лягушке» принцесса не целует лягушку. Вместо этого она…
– Хватит, - сказала мама.
– Пусть прочтет и сам во всем разберется.
– Да, так будет лучше всего, - согласился мистер Беркетт.
– И, возможно, мы обсудим их позже, Джейми.
Ты хочешь сказать, что будешь рассказывать, а я буду слушать, - подумал я, но это было нормально.
– Может, выпьем горячего шоколада?
– спросила мама.
– Он тоже от Забара, а они делают лучшее. Я могу приготовить его в мгновение ока.
– Вперед, Макдафф, - продекламировал мистер Беркетт, - будь проклят тот, кто первым крикнет: «Хватит!»[47] - Что, видимо, означало «да», и мы сожрали его с взбитыми сливками.
В моей памяти это было лучшее Рождество, которое я пережил в детстве, от блинов Санта-Клауса, которые Лиз испекла утром, до горячего шоколада в квартире мистера Беркетта, прямо по коридору от того места, где мы с мамой когда-то жили. Канун Нового года тоже прошел отлично, хотя я лажанулся и заснул на диване прямо между мамой и Лиз еще до полуночи. Все было хорошо. Но в 2010 году начались ссоры.
До этого у Лиз и моей мамы были, как мама называла, «оживленные дискуссии», в основном о книгах. Им нравились одни и те же писатели (они
Затем споры стали отходить от более или менее безопасной почвы книг и фильмов и накаляться. Некоторые были о политике. Лизе нравился этот конгрессмен, Джон Бейнер[48]. Моя мать называла его Джон Дрочила, а родители некоторых моих знакомых называли его мистер Стояк[49]. Или, может быть, они имели в виду снять стояк, но я так не думаю. Мама же считала, что Нэнси Пелоси (еще один политик, которого вы, вероятно, знаете, поскольку она все еще на арене) была храброй женщиной, работающей в «мужском клубе». Лиз же считала, что она просто либеральное козье дерьмо.
Самая большая ссора между ними из-за политики случилась, когда Лиз сказала, что не верит в то, что Обама родился в Америке. Мама назвала ее глупой и расисткой. Они находились в спальне за закрытой дверью - именно там происходило большинство их ссор, - но тон их голосов был настолько повышен, что я мог слышать каждое слово прямо из гостиной. Через несколько минут Лиз ушла, хлопнув дверью, и не возвращалась почти неделю. Когда она вернулась, они помирились. В спальне. За закрытой дверью. И это я тоже очень хорошо слышал, потому что примирение было довольно шумным. Стоны, смех и скрипение пружин.
Они также спорили о тактике действия полиции, и это было за несколько лет до того, как возникло движение «Черные жизни имеют значение». Вот уж где было больное место для Лиз, как вы можете догадаться. Мама осуждала то, что она называла «расовым профилированием», а Лиз говорила, что можно нарисовать профиль только в том случае, если черты лица ясны. (Я не понял этого тогда, не понимаю и сейчас). Мама говорила, что когда чернокожих и белых приговаривают за одно и то же преступление, то именно чернокожие получают самые тяжелые сроки, а белые иногда вообще не сидят.
– Покажи мне бульвар Мартина Лютера Кинга в любом городе, и я покажу тебе район с высоким уровнем преступности.
Споры стали чаще, и даже в моем нежном возрасте я знал главную причину - они слишком много пили. Горячие завтраки, которые мама готовила два или даже три раза в неделю, почти прекратились. Я выходил утром, а они сидели там, в одинаковых халатах, сгорбившись над чашками с кофе, с бледными лицами и красными глазами. В мусорном ведре валялись три, а то и четыре пустые бутылки из-под вина и гора окурков.