Прачечный комбинат «Сказка в Железноводске»
Шрифт:
– Не обращай внимания на брань! Тебе хорошо говорить: «Не обращай»! Исключат из школы, а я учиться хочу.
– Я ему исключу. Схожу к директору и так исключу, что до окончания школы забудет про тебя, – встрял в разговор Иван Михайлович.
«Что верно, то верно! У батьки не заржавеет. Его язык острее бритвы. Он из принципа может пойти к директору и нахамить так, что тот долго будет вскакивать по ночам от страшных сновидений. Были, были случаи. И видел, и слышал, краснея от стыда».
– Галины ватные штаны оденешь. Галя из них выросла, а тебе они
– Мам, ватные штаны Галей пахнут; люди смеяться надо мной станут…
Мать, отмахнувшись от слов Кости, как от пустого, продолжает талдычить своё:
– А будут великоваты – подвернем. Рукавички ватные однопалые специально для зимы тебе сшила.
«Заботливая, ты моя! Сама не носишь однопалые рукавицы, стесняешься. А сыну всё можно всучивать, Костя стерпит.
Скорее бы вырасти и слинять куда-нибудь»!
– Шапку ватную с тесемками наденешь, подвяжешь под шеей. Валенки папка вчера подшил, так что снег не будет внутрь попадать. Возьмёшь портяночки байковые, покруче намотаешь… Не замёрзнешь! – И повторила нараспев: – Не за-ме-рз-не-шь!
«За ночь дедушка Мороз обнаглел окончательно. Дыхнул ранним утром в наши маленькие окна аж до сорока пяти. При минус сорока пяти стёкла окон заледеневают полностью, не оставляя просвета. Стёкла лучше термометра показывают температуру.
Обеспокоившись хулиганством дедушки, по местному радио в семь утра объявили актированный день»".
– В одной ватной шапчонке голове будет холодно, повяжу – ка я тебе платок, – объясняет мать свои действия, пока собирает рабсына (рабочего сына) в путь на железную дорогу.
Шерстяной платок с большими, проеденными молью, дырами мать повязывает таким образом, чтобы концы его накрест проходили под мышками. Хвосты платка тугим узлом завязывает на спине, приговаривая:
– Будут щеки мерзнуть, три рукавичкой. Ни в коем случае не снегом – пропадёшь. Платок защитит горло и верхнюю часть груди. Платок не развязывай, терпи. – Надев поверх платка ушанку, высоко задрав Косте голову, под подбородком завязывает тесёмки «ушей» бантиком. – А это тебе на обед, – почему-то шепчет, засовывая в карман телогрейки кусок черного хлеба, завернутый в газету. Легонько толкнула в плечо: – Иди!
Лёгким напутственным толчком показала свою материнскую любовь.
– Мам, нельзя хлеб сахарным песком посыпать? – решился попросить Костя, коли она такая добрая.
Увы, слово «на» – мать хорошо слышит, а при слове «дай» – на неё нападают немота и глухота.
Офицерская казарма внутренних войск ликвидированной Южной центральной исправительной колонии, в которую, после переезда из Вязьмы, поселили семью Тепловых, расположена в ста метрах от железной дороги.
От дома до железнодорожной станции есть два пути. Кружным – по Рабочей улице, через переезд, по Дзержинской и Вокзальной. Обходишь здание вокзала и по станционному перрону идёшь к бытовке.
Есть более короткий путь.
Переходишь Рабочую улицу, сворачиваешь на тропинку, ведущую к железнодорожному пути, который ограничен боковыми траншеями и откосами… По железнодорожному пути шпаришь прямиком к станции… Костя выбирает короткий опасный, но привычный путь к станции. Идти по шпалам не получается. Шпалы, рельсы и траншеи занесены снегом, образуют широкую ровную снежную полосу, уходящую в сторону вокзала.
Неделю посёлок выдерживал атаку ветра, снега и злого мороза. Окрестности занесло. Ветер, не сдюжив противостоять морозу, покорился. Посёлок накрыли тишина и туман, спутники сильного мороза, превышающего сорок градусов по Цельсию.
Тишина обманчива, слышится потрескивание – лопаются стволы деревьев, растущих в огородах. Огороды разбиты и огорожены колючей проволокой по правую руку вдоль путей. Угадываются по близким столбикам, вершины же деревьев в тумане не просматриваются.
Возможно, и не деревья трещат, а лопается металл рельсов, не выдержавших мороза, сразу не поймёшь.
В большой мороз ветра на Севере не бывает. Без полноценного вдоха дышится тяжело – мороз забивает дыхание. Лёгким не хватает кислорода.
Но, нет худа без добра. При отсутствии ветра не поддувает под низ телогрейки. Что уже хорошо. Не надо прижимать к телу полы одежды, удерживая домашнее тепло руками.
Когда прижимаешь края телогрейки руками, со стороны смотрится, будто держишься за причинное место. Сегодня это место оставлено в покое. При ходьбе в глубоком рассыпчатом снеге свободными руками лучше балансировать, чтоб удержать равновесие.
Ноги в больших валенках, с двумя портянками, он протаскивал с трудом, раздвигая корку спрессованной снежной массы. Чтобы не оставить валенки на дороге и не упасть, придерживал их мысками пальцев ног.
О чём думаешь, то и происходит. По закону подлости Костя наступил на головку рельса. Подошва валенка скользнула, ноги раскорячились. Устойчивость вмиг потеряна. В таком случае батька любит говорить: «Накаркал». Костя накаркал про себя, мысленно, получается: намыслекаркал?
Со всего маху плюхнулся в снег пузом и мордой. Услышав гудок паровоза, перепугался так, что не стал делать попыток подняться на ноги. Нащупал руками головку рельса, подтянулся и перекатился на обочину пути. Оказавшись в относительной безопасности, стал подниматься. Лишь с третьей попытки, проделав в снегу глубокую ямку, нащупал твердь земли, встал вначале на колени, затем в полный рост. Попытки, как у лягушки в молоке, увенчались успехом. Прислушался: гудок, так его напугавший, не повторился.
«Всё-таки я молодец, – хвалит себя Костя, – среагировал моментально, выбрался из опасной зоны. Не стал подниматься между рельсов, от страха бы сильнее закопался».
Пока ковыряешься в снегу, налетит поезд и, прощай школа, прощай мечта о дальнейшем образовании. Короче: «Прощай, дружище, и не кашляй»!
Дурных попутчиков, изъявивших желание идти на работу вдоль путей, не нашлось, Косте приходится торить тропу в одиночку.
Одинокому путнику на любом отрезке пути трудно идти.